Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя - [43]
Происшествие вызвало бурную дискуссию на тему предопределения и судьбы в компании Иванова. Мы, словно средневековые беглецы из «Декамерона» Боккаччо, среди чумного вымершего города, в котором наступил шаббат, сидели на террасе арабского ресторана и недоумевали, как в цивилизованном обществе возможно неукоснительно следовать предписаниям религиозного закона. Все магазины и рестораны, которыми владели евреи, закрыты, почти весь город сразу скукожился до нескольких лавок и ресторанов арабов; энергично галдящих вокруг нас, словно вороны, которые почувствовали себя хозяевами положения. В отличие от еврейской щепетильности в соблюдении предписаний шаббата, арабское меркантильное гостеприимство, снабдившее нас вином и фруктами, хоть как-то позволяло сохранять приподнятое настроение.
В феврале в солнечный день в Израиле – все равно что в Ялте в сентябре в бархатный сезон: двадцать градусов тепла и холодный ветерок в тени, идеальное время для алкоголя и словесного флирта. Мы в одиночестве расположились на открытой террасе среди белого стада пустующих столиков, рассказывая друг другу случаи из жизни, подходящие к теме судьбы.
Иванов на правах человека, имеющего дальнего родственника в Штатах, сообщил анекдот про астронавта Армстронга – однофамильца знаменитого подвесного потолка. Якобы тот, ступив на Луну, первым делом изрек: «Желаю успеха, мистер Горски!» – так поддержав человека, которому жена всю жизнь талдычила: «Скорее соседский мальчишка слетает на Луну, чем ты удовлетворишь женщину». Соответственно, этим мальчишкой и оказался американский Гагарин.
Слегка захмелевший Кочетков тут же изложил случай из своей жизни: его сосед-электрик, абсолютно пьяный, однажды помочился в подъезде, не дойдя до своей квартиры каких-то двух шагов, прямо на оголенный провод, который сам же и оставил там накануне. Разумеется, отошел в мир иной; что это – предопределение или глупость? При этом, по словам Кочеткова, в подъезде всегда было темно, «как у негра в желудке»: электрик постоянно воровал лампочки, которые жильцы каждое утро безуспешно вкручивали в светильники в надежде сделать свою повседневную жизнь чуточку ярче.
Вслед за ним Саркисов рассказал поистине удивительную историю. В деревне у его Розки дядя-кузнец десять лет использовал танковый артиллерийский снаряд времен Великой Отечественной войны в качестве наковальни. И хоть бы хны. А когда по доносу соседа к нему нагрянула милиция изымать боеприпасы, снаряд взорвался, отправив на тот свет доносчика и саперов вместе с патрульными. Кузнеца посадили, но когда он вышел из тюрьмы, то утонул, спасая цыпленка, упавшего в реку, жены того самого соседа, что на него донес. Цыпленок при этом остался жив.
Гроссман горячо возразил Саркисову, что это вовсе не судьба и уж точно не предопределение. А вот в случае с последним русским царем все совпадения были знаками свыше: во-первых, царствование Романовых началось с Ипатьевского монастыря и закончилось в Ипатьевском доме; во-вторых, первым государем от семьи Романовых был Михаил, а последним законным преемником, в пользу которого отрекся Николай II, тоже Михаил; в-третьих, Михаил Федорович Романов, венчаясь на царство, переступил двадцать три ступени – и столько же ступеней вело в подвал Ипатьевского дома, где расстреляли царскую семью, двадцать три года правил последний царь; в-четвертых, Ипатьевский дом снес первый президент «новой» России, будучи секретарем обкома в советское время. Все это, по мнению Гроссмана, значило, что мы живем в виртуальной матрице, которая иногда дает сбой: тогда окружающая нас иллюзия словно развеивается, и мы можем заметить закономерности, которые связывают прошлое и настоящее и управляются универсальным алгоритмом. А разгадать его под силу разве что компьютерной программе, но не человеческому разуму, который сам является частью матрицы.
Света попыталась робко поддержать Гроссмана, приведя совершенно нелепый пример. В тысяча девятьсот одиннадцатом году в Лондоне в районе Гринбери-Хилл за убийство сэра Эдмундбери повесили троих преступников по фамилиям Грин, Бери и Хилл. Я возразил ей, что сложно делать выводы из таких примеров. Например, в столовой города Борщев в Тернопольской области работали повара Киселев, Блинов и Лапшина, переехавшая туда из города Кашина, а на корабле «Летучий» при «кровавом» царском режиме служили Воробьев, Лебедев, Птицын и Гусев. Но это или самопрограммирование, или подтасовка. Еще пример: один венгр поссорился с женой и решил испугать ее, инсценировав повешение. Жена, увидев висящего мужа, с криком упала в обморок. На шум в комнату прибежала соседка, решила, что супруги мертвы, попыталась их обокрасть до приезда полиции и схватила самые ценные вещи, но получила такого хорошего пинка от «висельника», что с перепугу тут же и скончалась от разрыва сердца, а неудавшиеся покойники до сих пор живут вместе.
– Вот это классический случай, когда чужая судьба – твое предопределение, – заверил всех я. Несмотря на явное недовольство Гроссмана, все меня поддержали и тут же принялись вспоминать такие же случаи из жизни.
Внежанровая проза, на стыке детектива и мистического триллера. Главный герой – художник, в своей нравственной деградации дошедший до того, что превратил свою патологическую страсть к убийствам в художественный метод организации публичных казней для узкого круга пресыщенных жизнью молодых буржуа. Не рекомендуется для чтения лицам, обремененных духовными скрепами.
История, построенная на сопоставлении противоположных точек зрения четырех участников одних и тех же событий, буквально столкнувших их между собой. И каждый из героев в предложенных обстоятельствах, принимая вызов судьбы, имеет собственную мотивацию поступков и рассказывает свою версию случившегося. Читателю предоставляется право самому разобраться, кому из них можно верить и на чьей стороне правда. Или все врут, включая и автора?
Сборник из рассказов, в названии которых какие-то числа или числительные. Рассказы самые разные. Получилось интересно. Конечно, будет дополняться.
Известный украинский писатель Владимир Дрозд — автор многих прозаических книг на современную тему. В романах «Катастрофа» и «Спектакль» писатель обращается к судьбе творческого человека, предающего себя, пренебрегающего вечными нравственными ценностями ради внешнего успеха. Соединение сатирического и трагического начала, присущее мироощущению писателя, наиболее ярко проявилось в романе «Катастрофа».
Сборник посвящен памяти Александра Павловича Чудакова (1938–2005) – литературоведа, писателя, более всего известного книгами о Чехове и романом «Ложится мгла на старые ступени» (премия «Русский Букер десятилетия», 2011). После внезапной гибели Александра Павловича осталась его мемуарная проза, дневники, записи разговоров с великими филологами, книга стихов, которую он составил для друзей и близких, – они вошли в первую часть настоящей книги вместе с биографией А. П. Чудакова, написанной М. О. Чудаковой и И. Е. Гитович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.