Двадцать веселых рассказов и один грустный - [2]

– Хорошо сидит, – заметил Зуан-Волосач.

Затворник привалился к поленнице, выступавшей из-под навеса во дворе. Он сидел там, сунув руки в карманы, уже довольно долго, так что на шляпе успел вырасти сугроб. Кто-то скрутил папироску, прикурил и сунул ему в рот.

– Благодарю, – буркнул Затворник. От движения его губ папироса заходила вверх-вниз. Забойщик курил, по-прежнему не вынимая руки из карманов. Молча. Только разок прошипел: – Ножик верните.

– Попозжее, – ответил Зуан-Волосач, казавшийся трезвее остальных. – Ножик мы тебе вернём, но попозжее, а пока посиди чуток там, лады?

Под ругань и путаные команды, доносившиеся со всех сторон, они водрузили над огнём огромный котёл с водой и продолжили пить. На столе стояла здоровенная бутыль красного с краном сбоку, под который то и дело подставляли кружки. Вино лилось мощной струёй, давая багровую пену.

– Хватит пьянствовать, – сказал Зуан-Огрызок. – Пора уже её завалить.

– Ща завалим, – закивал Кино Джант, – завалим, не боись. Ох, а как бы я сеструху твою завалил...

Позади стола с бутылью помещался другой, побольше, куда свиную тушу водружали для потрошения и рубки. На нём рядком, по ранжиру, были выложены ножи, тесак и пила, чтобы вскрывать грудину. Из хлева периодически доносилось надсадное хрюканье. Несчастная тварь, если б она только знала! На том же большом столе лежала ещё блестящая металлическая труба сантиметров тридцати в длину, прикрытая тряпкой, – скотобойный «пистоль», профессиональный инструмент, бывший вооружением Ростапиты. Он представлял собой стальной цилиндр с подвижным поршнем и спусковым крючком снаружи. Холостой патрон двадцать второго калибра, взрываясь, загонял поршень в череп животного, и тот разлетался на куски – знай упирай ствол в кость и держи крепче. Эта штуковина, несмотря на название, не слишком похожая на пистолет, была гордостью Эрнесто Ростапиты. Он, и только он, занимался забоем скота. Следом подключался Затворник, который пускал своим штыком кровь и отрубал голову – всего раз в году, между первым декабря и Богоявлением. А после возвращался в свою берлогу, словно в остальные месяцы воздух был ему не нужен.

Откладывая по лире-другой, Ростапита наконец смог купить этот пистоль, который правильнее было бы назвать всеубойным, поскольку пару лет спустя с помощью этой штуки он угробил свою жену, хотя это уже другая история.

Пока же он им гордился и охотно предлагал свои услуги всем, кто в этом нуждался. За долю малую, само собой.

– Уж с трёх десятков забоев мне денежки принёс, – гордо заявлял он.

Обычно Ростапита отличался скрупулёзностью и профессиональной точностью, но в то утро он был не в лучших кондициях: как и остальные, всю ночь поминал покойника, предаваясь воспоминаниям и спиртному. Вот только взгляд его то и дело падал на прикрытый тряпкой инструмент.

– Моё, – ворчал он, – и в дело его пускаю только я.

Вода в котле постепенно закипала. Уровень вина в бутыли постепенно снижался.

– Пора, – объявил Сантамария.

Пошли вшестером. Если тащишь свинью, шестеро – в самый раз. Подошли к хлеву. Снег валил без передышки, крыша просела под его тяжестью. Двое приготовили оглоблю.

– Никогда не знаешь... – пробормотал Зуан-Огрызок.

Некоторое время в хлеву царил настоящий хаос. Слышались взрыкивания, звуки ударов, топот, крики и ругань. Наконец показались забойщики. Им всё-таки удалось побороть свинью, и теперь они тащили её за ноги. Ещё один обвязал ей вокруг шеи верёвку и тянул. Последний тащил за хвост.

– Да брось ты хвост, позорник! – выдохнул Сантамария.

Последний, а им оказался Зуан-Волосач, отпустил хвост и тоже ухватился за верёвку. Дело оказалось нелёгким. В свинье было двести пятьдесят кило, снегу нападало по колено, да и вино валило с ног, в результате один упустил-таки копыто – грязное, скользкое от помёта. Поскользнувшись, он рухнул лицом в снег, чертыхнулся, пнул свинью в брюхо, снова вцепился в копыто и принялся тянуть вместе со всеми. Они протащились мимо Затворника, сугроб на шляпе у которого вырос ещё вдвое.

– Готовься, – велел Сантамария.

– Всегда готов, – пожевав губами, буркнул тот. Потом, поднявшись, нашёл на столе свой штык и крепко сжал его в кулаке.

Ростапита, сдёрнув тряпку, прикрывавшую всеубойный пистоль, с гордостью оглядел свой смертоносный инструмент. Скоро настанет и его черёд. Он достал из коробки патрон, вставил в затвор. И в тот же миг предмет, бывший раньше лишь куском железа, ожил, начал излучать опасность.

– Поберегись! – проворчал Ростапита, обернувшись к остальным.

– Быстрее давай! – выкрикнул Сантамария. – Думаешь, легко её удерживать?

Свинья билась, дёргала рылом, взбрыкивала, надеясь вырваться. Должно быть, она поняла, что к чему, и от ужаса даже перестала визжать. Поговаривают, будто свиньи вообще чувствуют приход смерти и пытаются защищаться: лягаются, даже кусаются. Ну, а кому охота сдохнуть без боя?

Ростапита, взяв своё оружие, подошёл ближе.

– Готовсь! – шёпотом скомандовал он.

– К чему? – проворчал Зуан-Волосач. – Шевелись лучше, упустим!

Двое мужчин уселись на тушу, чтобы та лежала неподвижно. Четверо зажали копыта. Огромная голова, похожая на здоровенный пень, моталась из стороны в сторону. Это была единственная часть тела, которой свинья могла двигать – и двигала, будто говоря «нет». Ростапита, подойдя ближе, упёр своё оружие ей в переносицу.