Двадцать минут на Манхэттене - [93]

Из-за стены спин этой толпы я услышал, что там играют Моцарта на струнных, и играют хорошо. Пробравшись внутрь толпы, я убедился, что исполнители (на скрипке, альте и виолончели) – дети, причем старшему из них, скрипачу, на вид казалось не больше двенадцати. Толпа собралась огромная и очень пестрая, местных жителей Виллидж здесь было столько же, сколько и тех, кто собирался войти на «Уэст-Форс-Стрит». Перед музыкантами стоял открытый чехол, наполненный деньгами, в основном по несколько согнутых вместе купюр. Дети продолжали играть буквально под градом долларовых бумажек, прилетающих как от хорошо одетых слушателей, так и от тех, кто не мог этим похвастаться, включая, как я обратил внимание, и нескольких ребят, продающих старые журналы со столиков. Насколько я понимаю, живут эти ребята не очень богато (если только я сильно недооцениваю рынок прошлогодних «Вэнити Фейр», «Надджет» и «Нэшнл Джиографик») – и то, что они подавали, дорогого стоило.

Возможно, причиной столь пристального и доброжелательного внимания стало то, что юные музыканты (чей отец стоял рядом, внимательно следя за своим талантливым потомством и одаривая толпу флаерами с информацией о возможности пригласить трио для частных выступлений) были черными. Спору нет, ребята были очень одарены музыкально, но за пределами музыки казались до странного безучастными. Глаза их оставались пустыми, даже когда слушатели аплодировали и криками выражали свое одобрение. Я гадал, являются ли они жертвами сурового отца, заставляющего их заниматься слишком усердно и играть на своих инструментах в то время, как им хочется поиграть во что-то еще, или же малыши просто пугаются толпы. Но вынося это за скобки, можно сказать, что они представляли собой ту «самоподтверждающуюся фантазию» (афроамерикаские дети играют Моцарта), что более или менее описывает либерализм «нашего» Виллидж.

Увы: желание добиться терпимости и разнообразия – это не то же самое, что сами эти прекрасные вещи. Хотя толпа на Шестой авеню была чрезвычайно смешанной – наши уличные зрелища очень разнообразны, а наша отзывчивость восхищает, – она не представляет наше местное население, доля афроамериканцев в котором очень низка (и была таковой уже во времена Джейн Джейкобс) и становится еще меньше по мере того, как цены становятся еще выше. Перед нами снова проблема Диснейленда. Конечно, лучше, когда есть такая шумная, пестрая улица, чем когда ее нет, лучше, когда есть уличные книгопродавцы, есть асфальтовая баскетбольная площадка на Западной Четвертой улице, куда собираются толпы зрителей, чтобы посмотреть на любительские встречи команд, состоящих почти исключительно из афроамериканцев, приехавших исключительно из других частей города (и играющих исключительно хорошо). В НБА тоже преобладают чернокожие американцы, и никто не задумывается, как это соотносится с местом расположения Мэдисон-сквер-гарден – понятно, что профессиональный спорт – это не занятие районного масштаба. Так что наличие собственного мини-стадиона – это плюс Виллидж.

Терпимость Виллидж – и аутентичная, и искусственная, в значительной мере не поддерживаемая разнообразностью жителей и экономических отношений. Мы играем свою роль посредством как свободного выбора, так и по принуждению, подобно жителям Чайна-тауна, не так далеко отсюда. Повторяю: это место возможностей, выбора, и в то же время что-то сродни тюремному заключению, та же битва по поводу пределов аутентичности, по поводу того, до какой степени необходимо поддерживать и сохранять клубок экосистем, из взаимодействия которых и вырастает сообщество. Этнические анклавы давно уже существуют в американских городах, и не найдется такого города достаточного размера, в котором не нашлось бы своего Чайна-тауна. Наш собственный, обзаведясь близнецом, даже большего размера, в Флашинге (Куинс), продолжает подпитываться непрекращающейся иммиграцией, оставаясь начальной точкой американской жизни и домом для десятков тысяч вновь прибывших, большей частью – нелегально. Им Чайна-таун предлагает защиту, привычную культурную среду, возможности для роста. В основном они немедленно отбывают отсюда в архипелаг китайских ресторанов и других китайских бизнесов по всей стране – и здесь располагается немало специализирующихся на этом контор по трудоустройству.

Но нелегалов зачастую жестоко эксплуатируют, селят в переполненных, темных комнатушках, не изменившихся со времен фотографий Якоба Рииса, и принуждают работать на потогонных фабриках, достойных наследницах «Фабрики блузок».[118] Многих из них обирают до нитки контрабандисты, которым они доверили свои жизни, перебираясь в страну возможностей в контейнерах. И кто-то еще хочет исчезновения Чайна-тауна? Оно нам надо, чтобы официантами и поварами в китайских ресторанчиках, во всех этих бесчисленных «Дим-Самах» были начинающие актеры из Теннесси или Юты? И что мы будем делать без этого богатого и полного энергии фрагмента иной жизни, поместившегося посреди наших городов?

Ответы на эти вопросы очевидны. Сложнее ответить на вопрос, должны ли мы – включая тех, кто ищет нору на Манхэттене, – одобрять китайских риелторов, работающих исключительно с китайцами, или, с другой стороны, придутся ли нам по вкусу районы, похожие на невзаправдашние «кварталы» Диснейленда, – все эти «Города будущего», «Городки на Диком Западе», «Главные улицы», фальшивые репрезентации вымышленных экосистем, в сущности – ресторанные дворики, но с претензиями на нечто большее. Очевидно, станет трагедией, если в городах по всему миру, разнообразие которых только нарастет, идея местной гомогенности будет вытесняться перекомбинированной сверхгомогенностью, при которой демографический и культурный характер окажется повсюду один и тот же. Эта искрометная диалектика равенства и разнообразия наглядно показывает: как же это трудно – подобрать форму хорошего города.