Два писателя, или Ключи от чердака - [8]
— А я слышала, что ты не хотела уезжать, что у тебя был мальчик.
Она легко соглашается.
— Был.
— Мне кажется, я на твоей структурной лингвистике училась бы всю жизнь. Тебе не предлагали аспирантуру?
— Предлагали. Я не хочу. Не хочу заниматься наукой.
— Надо же… Нам казалось, что наука самое главное. Что это круто, как сейчас говорят. А твой папа казался нам гением, он занимался теорией катастроф…
— Так работать же негде. Я хотела в Москву, мне все тут родное. Меня взяли методистом в деканат.
— Сколько платят?
— Даже не знаю. Я переводами зарабатываю. Хорошо, что общежитие есть.
Господи, как же стыдно. Леня, наверное, мог бы ей помочь. Наверное, мог бы устроить… Мне все же хочется угостить ребенка. Я покупаю дорогущие билеты на мюзикл, но мюзикл оказывается без музыки для мюзикла. Пляшут одни, поют другие. В финальной сцене главный герой, бизнесмен, изображает, что хочет прыгнуть с балкона. Я, боясь повернуться в сторону Жени, откидываюсь на спинку кресла, слежу за ней уголком глаза. Мысленно строю защитный купол. Уговариваю себя не терзаться — не живет же она с открытой раной! Наверное, даже не вспомнила тот балкон. После спектакля предлагаю:
— Сходим в МГУ? Завтра?
Удивляется.
— Вы хотите?
— Конечно хочу, в общежитие. Ты была там?
— Ни разу. Я не помню номер комнаты, где мы жили.
Мне даже помнить не надо! Я жила ровно под ними, у меня в паспорте штамп: «Паспорт прописан…» Женя не помнит, а у меня — два соседних штампа в паспорте.
Мы выбираемся в МГУ только к вечеру. Горит свет в пустых аудиториях, скучают формулы, не стертые с доски. Мы идем по переходу в жилую зону. Выщерблен паркет. Переход. Этого я не ожидала. Этот запах… У меня просто обрываются кишки. Смесь паркетной мастики с клопомором, жареной картошки, окурков в мусоропроводе. Почему не изменился запах?! Все внутренности мои тихо обмерли, растерялся весь организм. Эти тихие лампочки под потолком, ковровые дорожки под ногами, строгие дубовые двери. Телефонные будки — тоже дубовые…
— Женя, помнишь свой конфуз в этой будке?
— Не очень.
— Совсем не помнишь?! Как вас поймали с Ашотом? Вы были такие интеллигентные детки, два пятилетних вундеркиндика, учились в музыкальной школе. Мила с Кариной собрали ваши скрипочки, пошли искать детей… и нашли. Ты бы только их видела! Ты же видела — неужели не помнишь?! Они так клокотали! Им хотелось вцепиться одной в другую. Каждой казалось, что это чужой ребенок вовлек ее чадо в разврат. Но они чинно разошлись, очень чинно. Ты объяснила потом: «Мы играли в письки». А что вы делали, Женя?
— Я не помню. Ну правда не помню. Что мы там делали с Ашотом… Смотрите: кухня.
Кто–то опять вытряхнул в мойку заварку. Часть горелок опять не работает, и мусоропровод забит. И тот же закат над Москвой, и та же высота — мы к ней так привыкли…
— Этот вид из окна я помню.
— Правда, помнишь? Хочешь, я тебе Ленин стих прочту?
— Хочу, конечно.
Я начинаю слишком высоко, голос срывается.
Какие открывались сверху дали!
И ночником нам — вечных истин свет.
А мы не знали, мы тогда не знали,
Что это просто Университет.
Какие книги мы тогда читали —
Как письма равных, как друзей совет!
И мы всерьез, почти всерьез считали:
Мы — соль, мы — суть, мы — Университет.
— Все, хватит, я не умею читать стихи. Только Леня может прочесть это с юмором.
— Нет уж, дочитывайте, раз начали.
Я пытаюсь приглушить тембр, понизить голос.
Нас годы и невзгоды разбросали.
Программа «Время»… Да ведь это бред!
Ирина, Маша, Зоя, вы видали?
Сейчас в «Погоде» — Университет.
Холодный ветер. Все ли устояли?
Где выигрышный гения билет?
Не повезло. Но где–то в дальней дали
Пришпилен к небу Университет.
Она коротко вздыхает, смотрит лукаво.
— А Леля что, не влезла в строчку? Почему только Маша и Зоя?
— Потому что ты вся в мамочку. Это старый стих, Лели тогда еще не было.
Господи, наконец–то я не боюсь за нее…
— Можно подумать, ваша Леля старая! Да нет, мне правда понравилось.
— Ладно–ладно. Пошли искать бульдога.
Пошли–пошли, полезли Ленины строчки. Как будто без них мне здесь нечего вспомнить.
Мне по этому коридору,
бесконечному коридору,
общежития коридору
Далеко ли еще идти?
………………………………………
Это где–то здесь начиналось,
это мною не понималось,
но с тех пор навсегда осталось,
Как с глагольною рифмой стих.
………………………………………
«Я люблю тебя», — повторяю,
я люблю и вновь замираю,
я люблю, себя проверяю,
Сколько книг прошло, сколько лет!
Раньше бы я мучилась: кого «люблю», Милу, Гошу? Да все люблю! Все эти двери. Университет. Эту девочку. Свою юность. Неужели мы были так молоды? Ни одного человека не встретилось, как во сне. Полумрак, тишина.
Коридор общежитский, бульдог на двери,
Охраняющий наши невстречи…
— Вот, Женя, ваша дверь.
— А где же моя собака?
Я тоже ее не сразу увидела, эту старую переводную картинку, хотя только ради нее сюда пришла. Она въелась в дверь, стала будто родная. Рыжий бульдог в круглой рамочке, благородный, потемневший. Затаился среди естественных линий дерева, среди узоров, которые глаз превращает в рисунки.
Нам бульдог не пролает с картинки дверной,
Кто за дверью и как им живется…
— Женя, вот он, ты не там ищешь. Он был выше?
— Он был так высоко! Надо же, моя собака …
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман в письмах, щемящий и страстный, — для всех, кто когда-либо сидел за школьной партой и кому повезло встретить настоящего учителя. Переписка двух женщин подлинная. От бывшей ученицы — к бывшей школьной учительнице, от зрелой благополучной женщины — к одинокой старухе-репатриантке. Той, что раз и навсегда сделала "духовную прививку" и без оценок которой стало трудно жить.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.