Два писателя, или Ключи от чердака - [10]

Мне показался слишком вычурным одесский театр — там форма царствует над содержанием, и показался неуютным Большой — там твердые стулья и ярусы, с которых не видно. И Гранд Опера, красивый вокзал, где в ложу устремляются, как в купе, не снимая шубы, и Гранд Опера не затмил в моей памяти пермского оперного.

Я спускаюсь в подземный переход, прохожу мимо мыла и колготок за стеклом, вспоминаю, как на первом курсе мы с Римкой стояли ночь за билетами в Большой — в переходе у Александровского сквера. Это была большая удача — попасть статистками в ночную очередь. Каждой полагалось четыре билета, но половину следовало отдать: были еще исполнители и солисты, ломщики очередей из МФТИ. Мы стояли, прыгали, как–то менялись, пили чай из термоса, мерзли ноги. Под утро нас чуть не смели, едва не затоптали, когда ломали очередь. Но мы удержались, нас все же вынесло к окошку, мы все же выудили из заветной лунки свой улов. Билеты достались с двойным оттиском: название спектакля и «Место неудобное». Этот второй заголовок полностью определял впечатление, я бы вынесла его вперед: «Место неудобное — царская невеста» и «Место неудобное — лебединое озеро». «Царскую невесту» слушали в Большом, вид сверху и сбоку, весь спектакль на ногах. Римка объясняла в антракте, какой Римский — Корсаков хороший оркестровщик и как дирижировать одиннадцать четвертых: «Рим–ский Кор–са–ков сов–сем с у-ма со–шел». Впечатление все же осталось: русская опера, хороший оркестр. Но «Лебединое» во Дворце съездов… Мы видели лишь носки балетных туфель, когда балерины совсем уж приближались к краю сцены. Зато в буфете оказались с делегацией иностранцев. Боже, сколько они всего не тронули — даже ананасы, даже бутерброды с салями! Мы съели все это глазами, а взяли пустяк: один банан на двоих и по апельсину.

Выйдя из перехода, я попадаю в толчею среди подсвеченных колонн.

— Девушка, вам лишний билетик?

— Лучшее место, рядом с царской ложей…

Один произносит загадочно, другой полузадушено, но каждый значительно, словно бригада «Скорой помощи».

— Мне нужен ближний партер, середина, — уверенно говорю я и знаю, что найдется.

— Да зачем вам партер? Берите амфитеатр. Звук идет в амфитеатр.

— Бельэтаж, ложа бельэтажа. Девушка, зачем вам партер?

Зачем партер? Там лучше видно и слышно. Способов пройти в театр было много: служебный вход, билеты с брони, спекулянты, поссорившиеся парочки. На Таганку и в Моссовет, в Ленком и на Малую Бронную — лишь Большой оставался неприступен, Большой не давал себя полюбить.

— Минуточку, женщина, не отходите. Вован, у тебя был партер? Нет, женщина, уже нету. Это валютка, берите ложу. Рядом с царской.

Ложу я уже брала — на «Анюту». И балет из телевизора, и такая же видимость.

— Девушка, вы партер искали? — скороговоркой произносит в воротник миловидная москвичка лет пятидесяти. Ей все еще мнятся стукачи. — Только давайте быстрей, я с иностранцами…

Она со шведами. Я улыбаюсь: Полтавы не будет, сегодня «Каменный гость».

18

В антракте, у входа в буфет, ко мне подходят две подружки: малиновые губки и черные с золотом платьица.

— Извините, мы с Юлей сверху вас заметили…

Они заметили мой красный костюм. И рыжую голову.

— Сверху так плохо слышно, не разобрать слова, когда поют. Вы не расскажете, что ему нужно от этой Анны?

Я уже слышала такой вопрос. Тридцать первого декабря, год легко уточняется. Мы отмечали у родителей Новый год — Леня, я и сестра Лариска, недавно ставшая московской студенткой. Праздник подступал к пермской земле: мама протирала посуду, я утюжила блузку, папа в старой цигейковой шапке и рукавицах двигал елку. По телевизору, в новом фильме Рязанова, жандармский офицер домогался юной девицы.

— А чего он добивается? — спросила Лариска, занося в комнату салат.

Спросила — и будто щелкнула выключателем. Повисла тишина. На полпути остановилась елка. Задрожали сосульки. В родительском доме не обсуждались такие вещи! Папа носил не кальсоны, а «трусики с рукавами». Не говорили «черт» или «псих» — только «рогатый», только «умалишенный». И не «беременная», а «в интересном положении».

— Вы почему молчите?

— Чего мужчины добиваются от женщин? — ответила я противным голосом старшей сестры.

— Зачем?

— Мужчины от этого получают удовольствие.

Рюмка под маминым полотенцем заскрипела от чистоты. Леня затих рядом с папой под елочкой. Но Лара не успокоилась.

— А он чего хочет?

Папа не выдержал:

— Он хочет с ней переспать.

— Борис, как ты можешь… такое… при детях!.. — у мамы сорвался голос. С елки сорвалась стеклянная сосулька, тихо звякнула, скромно разбилась. Мама побежала плакать в спальню.

— При каких еще детях?! — папа в шапке и рукавицах метнулся за мамой. Мы засмеялись, но я тут же вцепилась в Ларку.

— Что тебе надо? Чего ты не понимаешь?

— Да все я понимаю! Я не следила, думала, там интрига, может, он опорочить ее хотел…

Девушки трещат наперебой.

— Чего ему нужно от этой Анны?

— Извините, мы не купили программку. Настя, скажи…

— Чего добивается этот, как его…

— Дон Гуан, — подсказываю, — это Дон Гуан, — и замолкаю в уверенности, что девочки знают отгадку. Юбилейный год, повсюду Пушкин… Но им не ясно, почему я молчу. — Дон Гуан — это Дон Жуан, — перевожу и собираюсь пройти в буфет, но девочки собираются слушать дальше. — Дамский угодник, — объясняю.