Два Парижа - [168]
А возрастной состав собравшихся – самый разный. Старики и старухи, люди средних лет, много молодежи, есть и дети. Рядом со мною стояли две женщины с грудными младенцами…
Похоже, что сохранение русского Зарубежья запрограммировано еще на много лет вперед!
И надо отметить, что храм на Дарю, положим, самый значительный по размерам; но он есть лишь один из десяти или больше в городе.
Есть церкви юрисдикции Зарубежного Синода, Московской Патриархии, и другие Константинопольского Экзархата, как и собор на Дарю.
И все они, как правило, в этот вечер полны.
А у православных других национальностей, – румын, сербов, греков, – есть свои церкви, где они и собираются.
Так что это бесчисленное скопление, в каком я очутился, – это всё русская эмиграция разных призывов и ее потомство.
Конечно, эмиграция могла бы растаять или превратиться в нечто иное, в случае благоприятной эволюции событий в России. Часть бы вернулась на родину, другие стали бы российскими гражданами, живущими за границей.
Но увы! Вести, поступающие из нашего многострадального отечества, на данном этапе никак не навевают оптимизма…
Не имеем в виду материальных трудностей: они преходящи и второстепенны. Но вот усиление национал-большевизма наводит на самые худшие опасения.
Остается молиться: Да минует Россию чаша сия!
Возврат к коммунизму был бы самой страшной бедой и для нашей родины – и для всего мира…
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 20 мая 1995 года, № 2336, с. 2
Новое хождение в Каноссу
Когда, сразу после Второй мировой войны группа русских эмигрантов отправилась на поклон в советское посольство в Париже, их противники назвали сей акт хождением из Голгофы в Каноссу.
Большого отклика в Российском Зарубежье данная демонстрация не нашла. Многие из участников о своем поступке позже вспоминали не без стыда и предпочли бы забыть вообще. Ну, некоторые из них приняли дело всерьез, и отправились на счастливую родину; где им, в большинстве, не понравилось.
Сейчас мы наблюдаем своего рода повторение пройденного. По случаю прибытия постсоветского президента в Париж, нашлись среди русских беженцев охотники ему представиться. Коих он принял в отдельной комнате и уделил каждому не больше минуты.
Он даже им что-то сказал. Но, странная вещь, «Русская Мысль» оставила там, где должно бы быть напечатано его высказывание, белое место.
Так что не знаем, чем он побаловал своих свежей выпечки поклонников.
Они же щедро призывали на его имя благословение Господне. По счастью, представителей Церкви на сей раз между ними не было (ну, в «бывшем СССР» у него достаточно холуев в рясе, в славословиях не стесняющихся).
Думаем, что он в душе отнесся к почитателям – из Союза Дворян! Национальной Организации Витязей! Кадетского Объединения! – с презрением; каковое испытываем к ним и мы.
«Русскую Мысль» на торжество не пригласили, и знатный гость Парижа ее не посетил.
Что, впрочем, вполне и понятно, ввиду ее прочеченских беснований, становящихся тем более неприличными, что официальная линия французского правительства принимает видимо характер альянса с Эрефией.
Полагаем, что люди, пресмыкавшиеся перед продолжателем советского режима, никак не отражают чувств большинства российской эмиграции. Как не отражает их и антирусский парижский еженедельник, восхваляющий кавказских абреков.
«Наша страна» (Буэнос-Айрес), рубрика «Миражи современности», 22 марта 2003 года, № 2732, с. 1
Воспоминание безмолвно предо мной…
С большой досадой прочел, доставленные мне моим другом Е. З. Кармазиным, несколько листиков из странной, до того мне не известной «Хроники научной, культурной и общественной жизни» русского Зарубежья во Франции, издательства ИМКА Пресс.
Из оной вижу, что в русской эмиграции в годы с 1940 по 1953 действовали два персонажа: В. Рудинский (о котором очень мало) и Д. Ф. Рудинский, о котором пространно.
Сей последний якобы был представителем Высшего Монархического Совета на Францию и многократно выступал в Париже с докладами по вопросам монархизма.
Беда в том, что никакого Д. Ф. Рудинского никогда не существовало! Он есть новый поручик Киже.
Ему «Хроника» сочла уместным передать мою тогдашнюю деятельность: пост представителя ВМС и монархическую работу, часто в сотрудничестве с выдающимся монархическим деятелем Е. А. Ефимовским.
Об этих вещах не только хорошо помню, но даже рассказал о них в своем романе «Страшный Париж». Есть там упоминания и о моих докладах, появляется на сцену и фигура Ефимовского (под вымышленным именем Скавронского).
Увы! Отныне мне надлежит обо всем этом забыть. Если вспомню – мне скажут: «Не лгите! Это делали не вы, а Д. Ф. Рудинский!» Который, судя по инициалам, не мог даже быть ни моим отцом, ни моим братом (взрослого сына я навряд ли мог тогда иметь: мне было в тот период 25–26 лет).
Представителем Высшего Монархического Совета я, действительно, являлся.
Как факт, 2 раза: при П. В. Скаржинском[204] как председателе. И мне пришлось с поста уйти из-за интриг Ю. К. Мейера, вызвавших раскол. Я ушел вместе с Н. Н. Чухновым и генералом Свищевым.
Много лет позже, после смутной поры в ВМС, его возглавил протоиерей Василий Салтовец, который вновь доверил мне прежнюю должность. Тогда к сотрудничеству с ВМС вернулись и многие другие, ушедшие или изгнанные в пору неурядиц.
