Дубовая Гряда - [26]

Но Миша опустил глаза и отрицательно покачал головой:

— А я не хочу.

— Струсил? Эх ты! — и Володя ушел домой.

До самого вечера просидел он над листовками, так что даже рука устала писать. А когда за окном сгустились сумерки, в избу неожиданно явился Маланчин и виновато попросил:

— Дай мне тоже, а?

— Что? — усмехнулся Володя.

— То, о чем днем говорил. Все будут делать, и я хочу.

— Кто все?

— Иван, Толик… Чем же я хуже их?

Прошло несколько дней. Володя сходил в Вепряты и обменял свою пачку листовок у Сергеева на другую, чтобы никто не смог узнать переписчиков по почерку. Политрук похвалил юношу за дополнение к тексту. И вот наступило тревожное время: надо было листовки распространить.

Первые экземпляры, расклеенные по деревне, сорвал и увез в полицию Василь, пригрозив за них расстрелом старосте Савке. Но в тот же день «крамола» появилась и в других деревнях, так что полицаям стало не до Дубовой Гряды. И хотя за листовки никто не угодил в лапы врагов, немцы и полицаи начали задерживать на дорогах поголовно всех мужчин, женщин, даже детей и тщательно обыскивать их. Впрочем, многие полицейские были рады неожиданной удаче; долго ли во время обыска прикарманить чужое добро?

А люди возмущались:

— Что это делается? Среди бела дня грабят!

И все больше рос людской гнев.

8

Возле крестьянских изб порхали бабочки. В теплой пыли купались воробьи. За гумнами на болоте желтел копытник, а еще дальше зеленел лес. Только могучие дубы не спешили облачаться в зеленый убор. Но дружная весна не радовала людей, не знавших, что делать. На их вопросы Савка отвечал присказками:

— Помирать собирайся, а жито сей.

Василь докучал Бодягину утверждениями, что Савка самый ненадежный из всех старост волости. Но бургомистр понимал это по-своему: не любит, поэтому и наговаривает. Однако решил съездить в Дубовую Гряду, посмотреть, что там делается.

Как-то во второй половине дня в деревню примчалась машина, полная начальства: комендант по сельскому хозяйству майор фон Шпрейк с несколькими немцами, Бодягин, Кичка, переводчик, Василь и другие полицаи. Не доезжая до околицы, Шпрейк заметил из окна кабины, как в дубняк побежали несколько человек, и едва машина остановилась, он спросил через переводчика у Юйки, что это за люди.

Начальник полиции не знал и в свою очередь спросил об этом подошедшего старосту.

— Дети, — спокойно ответил тот. — Они там всегда играют.

Володя, вместе с друзьями предусмотрительно укрывшийся в дубняке, послал Ивана в деревню узнать, чего ради нагрянули незваные гости.

Долго не было хлопца, товарищи даже волноваться начали. Наконец вернулся и рассказал, что Бодягин приказал согнать всех крестьян на сход, а фашисты и полицаи рыщут по избам в поисках добычи. Десяток яиц — мало, давай курицу или поросенка. В «обмен» немцы протягивают камушек для зажигалки: мол, германский солдат не грабит, а покупает.

— Хороша торговля, ничего не скажешь, — с иронией произнес Володя и предложил: — Давайте по одному пробираться на сход, интересно послушать, о чем они будут говорить.

Пылила отказался:

— Опять сцапают.

— Не бойся, того полицейского, что тебя арестовал, в деревне нет, — успокаивал Иван.

— А черт его знает, — отмахнулся Павел, — все они одинаковые.

Ребята незаметно пробрались в деревню, а потом и к дому, куда согнали крестьян, и сквозь настежь распахнутую дверь затесались в толпу. Володя вошел в ту минуту, когда комендант заканчивал речь. Майор говорил стоя, и через головы женщин было видно, что он высокий, а стоящий рядом переводчик ему по плечо. Большая голова коменданта сужалась кверху, на горбатом носу поблескивали стеклышки очков, Длинная тонкая шея вся в морщинах. Володя подумал, что он очень похож на того подполковника, который держал его в плену. Разговаривал майор с крестьянами, словно с детьми. Если крестьяне будут сеять и выращивать хлеб для германской армии, говорил он, то немцы смогут быстрее победить. Жаловался на русский мороз, заставивший остановить наступление. Уверял, что летом война закончится. И вместе с тем предлагал разводить побольше овец, так как немцам необходимы овчины.

Переводчик предупредил, что господа не выносят дыма самосада. Тут же поднялся с лавки старый Рыгор и попросил немецкую сигарету или позволения выйти. Решили устроить перерыв.

Володя прислушивался, что скажут люди. Некоторое время все молчали, потом начали собираться по два-три человека.

— Вот гнет! — послышался чей-то голос.

— Сам признался, что наступление остановилось… — Ишь ты, овчины им подавай…

— Хлеб выращивай…

После перерыва выступил Бодягин. Этот негодяй отлично знал советских людей.

— Вижу я, — начал бургомистр, — что вы недобросовестно восприняли все гуманные доводы господина коменданта. По вашим лицам видно, о чем думаете! Вы с большей охотой тянетесь к листовке, наклеенной на стену и тем живете. А кто ее написал? Человек, у которого силы, как у той лягушки из сказки, которая села в колею и хотела опрокинуть воз. Знаете, что от нее осталось?

Кичка тронул бургомистра за рукав и шепнул, что сам будет говорить обо всем этом. Пришлось Бодягину перейти к другой теме: как засевать землю, всем вместе или по отдельности. Хулить общину он побоялся: это указание немецких властей. Но из его неуверенной, многословной речи можно было понять: возобновляй частное хозяйство, захватывай сколько можешь земли и сей.