Дубовая Гряда - [27]

Бодягин считал, что единоличные хозяева будут враждебно относиться друг к другу и тем самым помогут установить новые порядки.

— Во время уборки в помощь вам пришлют из Германии технику, — закончил бургомистр.

— А вы, пан, осенью говорили, что у нас будет какая-то община, — напомнил Рыгор. — Теперь же получается, что можно сеять отдельно. Но нельзя же так — бери и сей. Землю мы поделим на полоски, потому что в одном месте песок, в другом хорошая почва, а мы все одинаковые. Если осенью пришлют комбайны, разве они будут убирать каждому его полосу? Вот и скажите, как мы дальше будем жить: в общине или нет?

— Вы живете в общине, — снова поднялся бургомистр, — но она еще не укрепилась. Ты, старик, не гни, никакой уравниловки не будет. Кто помогает немецкой власти, тот и получит лучшую землю. Или хотите, чтобы семья Василя Шайдоба и старосты ползали по песку вместе со всеми? Кто своими делами заслужит у нас уважение, тот и будет пользоваться всем лучшим. Вот так!

Бодягин снова уселся. Теперь его намерения стали крестьянам понятны.

— Покупает дураков. Еще посмотрим, как все обернется… — проворчал кто-то возле двери, и женщины дружно зашикали на него.

Встал Кичка.

— Я коротко, — сказал он. — Пан бургомистр уже говорил, чем это пахнет: лягушкой в колее. Вы должны быть бдительными. Сколько мы уже поймали бандитов и где бы вы думали? В обычных деревнях, Кто же они? Говорят, были солдатами. Правда, теперь их распознать трудно. Раньше шапку снял, видишь, что острижен — иди сюда. Хотя и сейчас у них волосы отросли всего лишь на два пальца. Говорю это, чтобы вы знали приметы. А то были случаи: приведут человека, оказывается — местный житель. Однажды моего брата ко мне же привели. Он коня искал и попал на бдительных людей в чужой деревне. Помните одно: нужно ловить и уничтожать всех, кто ненавидит новый порядок, нашу славную освободительницу — германскую армию.

Володя едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. Потом кивнул Лиде, и они вышли из избы.

— Не мог слушать, как начальник полиции расписывал, насколько отросли волосы у врага, — сказал юноша. — И выискали же немцы себе помощника!

— Василь мне как-то рассказывал, каким образом он выслужился перед фашистами. У Кички есть документ, где сказано, что во время наступления он провел немецких разведчиков до самой Речицы. За это гитлеровцы и относятся к нему с уважением.

Во двор вышел Федя.

— Что там сейчас? — спросил Володя.

— Савкино заявление об освобождении от должности отклонили. Майор даже удивился, почему он не хочет быть старостой. Савка и бумаги от врача показывал, и говорил, что управлять не умеет. Но бабы закричали, что на такую должность больше никого нет, а Кичка похлопал Савку по плечу и сказал, что в случае чего поможет ему. Тут Савка начал перечислять жалобы односельчан: нет соли, нет спичек, вообще ничего нет. Майор пообещал, что они, может быть, продадут нам пару плужков.

— Пускай люди посмотрят, что им немцы сегодня продали и по какой цене, — усмехнулся Володя и ушел со двора.

Он думал, что после собрания начальство обязательно зайдет к старосте, и поэтому быстро направился к Зине. Проходя мимо машины, наклонившейся на одну сторону, юноша заглянул в кабину. Там спал шофер. В кузове, накрытом брезентом, квохтали куры и хрюкали поросята, «купленные» немцами у крестьян. «А где же немцы и полицаи? — подумал Володя. — Не может быть, чтобы Василь всех их пригласил к себе. У кого же они и что делают? Хотя черт с ними, не стоит ломать голову. Они пешки. Сказали, что купить, они и «купили», а в другие дела не полезут».

Посреди улицы весенний ручеек оставил довольно глубокий след. После того как растаял снег, еще не было ни одного дождя. Поэтому и крыши изб, и заборы, и вся земля покрылись какой-то серой плесенью. Кое-где из-под заборов начали вылезать молодые ростки крапивы. Но и они не придавали деревенской улице свежести.

День был не по-весеннему пасмурный.

Володя задумался и едва не сбил с ног Зинину мать, направлявшуюся по воду.

— Ой, простите, — извинился он. — Зина дома?

— Дома, сидит надутая.

— Давайте я принесу воды.

— Придумал! Скажут, старосте воду носят.

Володя зашел в избу. В первой комнате никого не было, во второй — из-за вазонов с фикусом и пальмой на подоконнике — царил полумрак. На кровати лежала и плакала Зина.

— Что с тобой? — испугался хлопец.

— Ой, Володенька, чтоб она пропала, такая жизнь, — сквозь слезы сказала девушка. — Кричать хочется. У людей отцы как отцы, а мой… Ненавижу!.. Говорят, что он наш защитник. Может, я потому только и живу еще на свете, иначе повесилась бы.

Володя опустился на стул. «Когда Василь арестовал Миколу, — подумал он, — мне тоже хотелось кричать, даже стрелять».

Зина встретилась с ним глазами и на минуту зажмурилась. Володя встал и прижался щекой к ее щеке. Девушка обняла его голову:

— Теперь я тебя никому не отдам.

— Почему теперь?

— Потому что жалею.

— Не хочу, чтобы меня жалели. Хватит для этого мамы, — высвободился Володя и опустил ладонь на ее лоб. — У тебя температура?

— Нет у меня температуры. И вообще ничего нет… Как все изменилось! Даже солнце стало не таким, как раньше. Знаешь, какое солнце я помню? Перед войной мы с тобой возвращались из школы, и оно стояло почти над головой. Возле Кизеевой гати было полно цветов. Я нарвала целый буке. Высоко в небе плыло беленькое облачко. Мне захотелось вскочить на него и помахать тебе цветами. Лететь и лететь туда, где солнце… Как тогда хорошо было! А теперь… Ой, Володенька, к нам идут! — вскочила Зина.