Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - [40]
-- Он стар, как М. А., -- говорила М. А. про старого Тюльпана. -- Ему трудно, ему так же тепла хочется.
Одна собака только была на особом положении -- это Шавочка.
Как то зимой, идя за водой на колодец, М. А. подобрала полу-замерзшего щенка. Она принесла его домой. У щенка были отморожены лапы и уши, он совсем не мог ходить и все скулил. М. А.
82
носила его за пазухой, пока он не окреп. "Шавочка" так и осталась с вывернутыми лапками, мохнатая, безобразная, очень недоверчивая к людям и страшно привязанная к М. А--не. Она была необычайно чутка и умна. Казалось, что она понимает каждое твое слово и сумеет тебе об'яснить все, что ей надо. Ее темные глаза смотрели совсем по-человечески.
Шавочка жила в избе, ела остатки каши, получала больше хлеба, а иногда и кусочек сахару. Бывало, пьет М. А. чай в "прикуску" с крошечными кусочками сахара, Шавочка лежит у ее ног, виляет хвостом и умильно смотрит М. А--не в глаза. "Ах, дрянь ты этакая, сахара хочешь?" говорит М. А. Шавочка привстаёт на своих кривых лапках, виляется уже всем телом и облизывается. "Да что у меня сахарный завод, что ли? -- говорит М. А. -- Я, милая, и сама рада с сахаром чай попить. Ну, уж на, дрянь ты этакая!" и Шавочка получает кусочек.
Шавочка никогда не расставалась с М. А--ной. Она как то знала, куда идет М. А. Если к нам приходила Шавочка, значит, скоро придет и М. А. Если М. А. придет одна, значит через минуту явится и Шавочка. Если М. А. уезжала или уходила с хутора, Шавочка провожала ее грустным взглядом, стоя на пороге. Она знала, что ей запрещено бегать далеко за М. А--ной, и грустно оставалась и лежала в избе или на пороге. Но вдруг Шавочка срывалась с места, ковыляла к воротам усадьбы и ложилась около них, положив голову на кривые лапки и упорно глядя на дорогу. Сколько Шавочку тогда не зови, она ласково кинет на тебя одним глазом, вильнет хвостом, но не встанет с места: она чует как то, что М. А. скоро приедет или придет, и ни за что не хочет пропустить минуту блаженного свидания.
Шавочка была необыкновенно чутка и даже в избе она непременно тявкнет, если появится посторонний на дворе усадьбы. Она уж не ошибется! И М. А. с ней была спокойна: неожиданно к ней никто не войдет, -- Шавочка "скажет".
Старый Пятачок, благодаря уходу и заботам М. А--ны, работал до последнего года жизни. Он уже не мог есть даже самого лучшего сена, и М. А. зимой варила ему труху и картошку. Но и в последнюю осень своей жизни он все же вспахал ей огород, свёз сено, возил из леса дрова вместе с крестьянскими лошадьми. Только М. А. уже не доверяла его мужикам и сама шла с ним рядом, останавливая его и давая ему отдохнуть 1).
Когда М. А. ездила на Пятачке, он шел не иначе, как шагом. Бывало, отправляемся мы все вместе в Ясную: М. А. на Пятачке, а мы с мужем пешком. Идем рядом, переговариваемся. Наконец надоедает итти так медленно и мы далеко обгоняем Пятачка.
-- М. А., да вы махните кнутом!
----------------
1) М. А. брала в лесу право на вырубку такого-то количества сухостоя и затем вместе с крестьянами ездила в лес, следя за тем, чтобы они брали для нее действительно сухостой и как раз столько, за сколько она заплатила. В последние годы это была для нее страшно тяжелая работа, тем более, что за дровами обычно в плохую погоду, чтобы не терять хороших рабочих дней.
83
-- Что вы, что вы, да вы меня, М. А--ну, кнутом подгоните, да разве я побегу? -- Она часто вспоминала рассказ Л. Н--ча о том, как мальчики катались верхом на старой лошади.
-- Как он, Лев Николаевич, все сказать умеет. Навсегда в душу западают его слова, -- прибавляет она.
Если была грязь, а грязь около Овсянникова и Ясной бывала ужасающая, -- глинистая каша, чуть ли не по колени, из которой никак не вытащишь ног, -- то М. А. всегда брала с собой палку и, как только налипала грязь на колеса, она вылезала, вычищала все колеса, сама увязая в грязи, чтобы Пятачку было легче, и тогда только ехала дальше.
М. А. воспользовалась любовью моей старшей девочки к лошади и приучила ее, когда она подросла, кормить лошадь и вычищать ее закуту, что девочка и делала, гордясь своей обязанностью. Идешь, бывало, мимо коровника и слышишь, как переговариваются девочка и старушка, а в окошки то и дело вылетает маленькими навилинами навоз. М. А. чистит у коров, Катя у лошади, и у них идет самая оживленная беседа.
Помню, в соседней деревне корова подавилась картошкой. Прибежали за М. А--ной. Пошли мы вместе. Лежит корова, вытянув шею, и уже издыхает. Кругом куча мужиков, баб, детишек, спорят -- лечить ли еще или прирезать. Хозяйка причитает. Оказалось, что, попробовав разные средства вынуть или протолкнуть картошку, мужики решили разбить ее в горле коровы поленом Мне и теперь жутко вспоминать страдальческие, почти остановившиеся глаза измученного животного. М. А., узнав, как "лечат" корову, всплеснула руками, опустилась на бревно и долго не могла подняться.
Через несколько минут мы молча побрели домой. М. А. не могла ни есть, ни спать и все охала и со слезами говорила о людской жестокости и невежестве. "Вот тебе и культура: и телефоны и граммофоны, а тут корову, свою кормилицу, зверским образом убиваем. Все это там, в высших классах остается, а народу шиш с маслом. На что она наука, когда она одним высшим классам служит и не над тем работает, что народу нужно. Вот милого Л. Н--ча не слушают, самого главного в жизни не знают, а пустяками занимаются".
Прадед автора книги, Алексей Михайлович Савенков, эмигрировал в начале прошлого века в Италию и после революции остался там навсегда, в безвестности для родных. Семейные предания приобретают другие масштабы, когда потомки неожиданно узнали, что Алексей после ареста был отправлен Российской империей на Запад в качестве тайного агента Охранки. Упорные поиски автора пролили свет на деятельность прадеда среди эсэров до роспуска; Заграничной агентуры в 1917 г. и на его дальнейшую жизнь. В приложении даются редкий очерк «Русская тайная полиция в Италии» (1924) Алексея Колосова, соседа героя книги по итальянской колонии эсэров, а также воспоминания о ней писателей Бориса Зайцева и Михаила Осоргина.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.