Друг Толстого Мария Александровна Шмидт - [39]

80

У них зародилась мысль создать в их деревне потребительскую лавку. М. А. поддержала эту мысль, втянула в дело нашего друга П. А. Буланже, жившего последние годы в Овсянникове круглый год, в новом, выстроенном для него Татьяной Львовной домике.

Лавочка открылась в чьем то амбаре. Петр Иванович стал приказчиком, Федот Дмитрич -- председателем правления.

Дело на первых порах пошло хорошо. Товар был хороший и продавался дешево. Стали записываться в члены кооператива и из соседних деревень. Петр Иванович отдавал лавке всю свою душу, забрасывая хозяйство на жену и сынишку. М. А. ликовала: мужики честно ведут общее дело, дружно собираются вместо сельского трактира на крыльце общественной лавки, поговаривают об открытии прокатного пункта сельскохозяйственных машин т. д.

И вдруг... Петр Иванович стал приходить один, грустно поникнув головой. В лавочке что то неладно. Федот Дмитрии зазнался, не дает правильных отчетов, из себя строит хозяина. С ним за одно и староста, а уж это дело и вовсе плохо.

"Ну и дура же я старая! Сколько лет живу, а не научилась, что от материальных благ никакого добра не выйдет. Забыла, что деньги соблазн, и людей в грех ввела. И ты дурак, Петр Иванович! Ты не борись, а просто уйди от греха. Где ж тебе их побороть, если корысть их заедать стала. Плюнь и уйди!"

Петр Иванович дела не бросил, да и М. А. не перестала интересоваться "потребиловкой".

Жил еще на усадьбе на месте старого барского дома в самодельной землянке дед Бирюк, "Прохвессор", как звали его, потому что, по его словам, он все знал и все умел делать. Он на крохотном клочке земли устроил себе огород, посадил клубнику и малину, поставил с десяток ульев и жил по своему, припеваючи. Он плел корзины, лапти и даже сапоги. Сам себя обшивал. В одном и том же котелке варил себе и обед, и чай, и варенье, помешивая его палочкой. Жил в землянке, в большой дружбе с ужами, которые приползали к нему греться и которых он поил молоком. Потребностей у него не было почти никаких, питался он овощами со своего огорода, да продавал мед от своих пчел и ягоды и на это покупал хлеб.

Бирюк знал всех и все, он уверял, что знал Николая II и его сестер и братьев еще ребятами.

-- Бывало стоим в лагерях, -- рассказывал он, -- приезжает Александр III в коляске с ребятами. Он нас обходит, все осматривает, а дети, ребячьим делом, баловать начнут, на штанах по отводинам катаются. Придет отец, да как даст им по мягкому месту: "Не рвите штанов, за них деньги дадены". И... какой скупой был Александр, сам в заплатанных сапогах ходил.

"А меня страсть любил. Раз дорогу мы чинили, канавы рыли, а он в поезде едет. Увидал меня в окошко, кланяется: "Здравствуй, Бирюк!" кричит и рукой махнул.

"Инженеры, что они знают, -- рассказывал он в другой раз, -- только слава, что учатся. Раз на Кавказе мы туннель рыли. Ин-

Е. Горбунова-Посадова.

81

женер распоряжается, а я говорю: "не так, ваше благородие, так мы с ими разойдемся". Не слушает, ругается! Ну и разошлись, конечно! Послал за мной потом инженер то, просит: "Бирюк, покажи, пожалуйста, где рыть надо". Ну и прорыли.

Таких рассказов, бывало, не переслушаешь. М. А. слушает, вставляет шутливые замечания и заливается веселым смехом.

Беда Бирюка была его любовь выпить! Получит деньги за мед, за ягоды, за какую-нибудь помощь М. А--не и в монополку. Бывало, М. А. убеждает его:

-- Бирюк, оставь деньги у меня, ведь голый ты совсем, на зиму валенки купишь, шубу.

-- Э, маленький я что ли? Надо будет, все заведу!

Так и жизнь свою кончил Бирюк около монополии, свалившись головой в канаву. Весть эту привез нам Л. Н., который в одну из своих прогулок заехал на Косую гору, где скончался Бирюк. 4 сентября 1905 г. Л. Н. пишет В. Г. Черткову: "А вчера поехал верхом и у монополки на шоссе мне говорит кузнец: "А тут старик, что у Марии А--ны жил, только что помер". Я остановился, -- лежит, закинув голову, старик "профессор", пчеловод, Робинзон, который жил в Овсянникове. Так это просто и так это близко, что ни о чем не следует думать, как о том, что бы хорошо умереть. Ведь жизнь есть умирание. Так что хорошо умереть, значит хорошо жить".

3. М. А. ШМИДТ И ЖИВОТНЫЕ.

М. А. удивительно заботливо относилась к животным, но редко ласкала их и никогда не баловала. Собаки, например, не смели войти в избу. Ее собаки, коровы, лошади, все были сытые, здоровые, хотя пользовались более, чем скромным столом. Для собак специально варилась мелкая картошка и картофельные очистки. Но это неаппетитное блюдо тщательно раздавливалось в пюре и подправлялось снятым молоком и корками хлеба, которые были не по зубам М. А--не.

-- Ах, дряни вы этакие, -- говорила М. А., если молока было уж слишком мало и собаки, понюхав еду, ели ее, укоризненно поглядывая на хозяйку. -- Что же, по вашему, мне и чай без молока пить, что бы вы кушать изволили? -- и она подливала им еще часть своего молока. -- Чревоугодницы вы этакие! Да я бы и сама рада одного молочка попить.

Собаки жили у нее до глубокой старости, и тогда им устраивался особенно теплый шалаш, припасалась какая-нибудь теплая тряпка, чтобы их укрывать, приберегались самые лучшие кусочки.