Древний Рим: от военной демократии к военной диктатуре - [56]

. Такой способ колонизации обусловил и ее особые, римские формы, при которых колонии, отпочковывавшиеся от Рима, не отделялись от него, но, входя в римские трибы, составляли как бы его продолжение. Тем не менее географическое обособление колоний от Рима неизбежно вело к вовлечению их в. местные экономические и политические отношения. Со временем погоня за новыми землями, рабами, прочей добычей сделалась политикой, которая, приобретая откровенно классовый, рабовладельческий характер, выливалась в систематические войны Рима с окружающими племенами и народами. Распространение в процессе завоеваний V–IV вв. до н. э. сферы политического влияния сначала на Среднюю, а затем Южную Италию с греческими полисами способствовали вовлечению римской экономики в общеиталийскую. Обратной стороной начавшейся в III в. до н. э. в Италии, а затем во всем Средиземноморском регионе экономической интеграции был процесс внутренней дифференциации римско-италийского хозяйства, развития агрикультуры и ремесел, товарно-денежных отношений и урбанизации. Во II в. до н. э., когда рабовладельческое поместье, уже связанное с рынком, ведущее интенсивное и рациональное хозяйство, сделалось господствующим типом[378], мелкие хозяйства, которые по уровню производства и доходности сильно уступали рабовладельческим виллам, стали особенно неустойчивы.

Процесс разрушения и видоизменения полисной материальной базы имел своим результатом разложение характерных для полиса отношений членов коллектива к естественной лаборатории — земле и к другим видам имущества, а затем и изменение отношений внутри самого коллектива — между согражданами. Уже борьба плебеев с патрициями за землю, против долгового рабства в V–IV вв. свидетельствовали о неравномерном распределении имущества внутри общины. Усиливали имущественное неравенство военные кампании, захват земель, рабов, которые доставались преимущественно знати. Колонизация также способствовала разложению античной формы собственности, развитию рабовладения и росту социальной дифференциации: по мере «диффузии» римлян в греко-италийрком мире все сильнее сказывалось влияние развитых рабовладельческих полисов юга Италии. Критерий богатства играл все большую роль в оценке значимости римского гражданина. Различие в положении богатого и бедного плебея стало значить гораздо больше, чем различия между богатыми патрицием и плебеем. На этой основе складывалась классовая солидарность имущих членов общества, возникала новая знать — нобилитет, сенаторское сословие, постепенно (после lex Claudia 220–218 гг, до н. э.)[379]  оформившееся как знать землевладельческая.

Особо важным фактором разложения единства римского гражданского коллектива явились социально-экономические сдвиги, которые Ф. Энгельс определил как второе и третье крупные общественные разделения труда[380]. Развитие ремесел, торговли, товарно-денежных отношений, интенсифицированное включением римской экономики в общеиталийскую, вело к дальнейшей специализации различных групп римского общества, к выделению особого городского плебса и появлению торгово-денежной верхушки, которая к последней четверти II в. до н. э. сформировалась в особое всадническое сословие. Пополнялось население Рима и богатыми чужестранцами.

В таких условиях интенсивно развивались рабовладельческие отношения, оборотной стороной которых было разорение, обезземеление свободного крестьянина. Античная двуединая форма собственности, проанализированная К. Марксом[381], разлагалась. Тенденция государственной собственности, «совместной частной собственности активных граждан государства»[382], эволюционировать в абсолютную, неограниченную собственность получила свое логическое завершение в аграрном законе 111 г. до н. э.[383] Но это было уже не dominium ex jure Quiritium — утверждались собственность преторская, провинциальная, перегринская[384]. Возникал принципиально новый подход римского права к имущественным отношениям: частная собственность оформлялась как институт «священный и неприкосновенный», независимо от того, принадлежала она гражданину или негражданину.

Результатом процессов, протекавших в течение V–III вв, до н. э, было формирование к середине II в. до н. э. сложной общественной структуры, компоненты которой различались и по отношению к средствам производства, и по месту, занимаемому на социальной лестнице, и по правовому положению. В составе этого развитого рабовладельческого общества были сельский и городской плебс, сенаторское сословие и оформлявшееся всадничество, наконец, масса бесправных рабов и сравнительно небольшая группа богатых чужестранцев, пользовавшихся в Риме правовой защитой. Такое многообразное членение римского общества, которое даже не может быть детерминировано с помощью какого-либо одного критерия, никоим образом не соответствовало параметрам единого полисного коллектива.

Наряду с уничтожением полисного единства при характеристике эволюции римского общества необходимо обратить внимание и на подрыв полисной замкнутости. Происходил, с одной стороны, отток неимущих граждан за пределы Рима (в колонии, провинции). Будучи сами порождением полисной ограниченности, завоевания вместе с тем разрушали полисную общину как единый замкнутый коллектив, способствуя рассеиванию римлян по всей ойкумене. С другой стороны, втягивание Рима в орбиту средиземноморских отношений привело к притоку в Рим италиков, чужестранцев. Характеристика римского общества II в. до н. э. вообще не может быть дана без учета населения неполноправных общин Италии (с латинским либо союзническим правом) и обладавших римским гражданством муниципиев, население которых знало те же градации, что и римское, а также без учета огромной массы бесправных провинциалов, в свою очередь разделенных на множество социальных групп. К середине II в. до н. э. полисное единство, как и полисная замкнутость, существовали, таким образом, лишь де-юре.