Древний Рим: от военной демократии к военной диктатуре - [14]
Особого мнения придерживается Е. А. Скрипилев, который утверждает, что земля не могла являться основой первоначальных цензов. Он исходит из тезиса, что реформа Сервия Туллия была результатом победы, плебеев. А поскольку земли у плебеев было мало, то при земельном цензе они бы ничего не выиграли, будучи все причислены к последним классам. Введение земельного ценза Е. А. Скрипилев допускает лишь после 510 г. до н. э. и расценивает это предполагаемое изменение как проявление патрицианской реакции после изгнания Тарквиния Гордого[109]. Не говоря уже о неразвитости денежных отношений в Риме царского периода, эта точка зрения не кажется убедительной еще и потому, что Е. А. Скрипилев несколько переоценивает первое завоевание плебеев. Революционное значение Сервиевой конституции могло заключаться не в том, что плебеи проникали в высшие сервианские классы, а в самом факте включения их в состав populus Romanus, в замене привилегий знатности привилегиями богатства.
Думается все же, что в эпоху царей и в первый век Республики земля в Риме, будь то пастбище или пашня, могла быть единственным мерилом богатства. Главное основание для такого утверждения — в социальной терминологии, принятой в раннем римском обществе. Как уже говорилось, богатые, состоятельные граждане здесь назывались assidui и locupletes. Так называли людей, обладавших земельными участками, обеспеченных землей, состоятельных землевладельцев[110]. Таким образом, принятая тогда социальная терминология прямо свидетельствует о непосредственной зависимости имущественного состояния граждан от землевладения. Косвенным свидетельством землевладельческой основы ценза может служить и крайне слабое развитие денежных отношений в раннем Риме. Едва ли возможно говорить о денежной оценке имущества уже в VI в. до н. э., если, по широко распространенному мнению, чеканная монета появилась в Риме не ранее IV в. до н. э.[111], литые же ассы были громоздки, неудобны в обращении, что едва ли способствовало развитию. товарно-денежных отношений. Правда, трудно сказать, какой могла быть величина земельных участков, лежавших в основе ценза. Исследователи, пытавшиеся перевести на землю денежные суммы, названные Ливием, приходят в своих расчетах к совершенно различным результатам. По Т. Моммзену и И. В. Нетущилу, наделы, соответствовавшие цензам пяти разрядов, равнялись последовательно 20, 15, 10, 5 и 2 югерам[112]. Цифры шкалы К. Белоха увеличены до 40, 30, 20, 10 и 5 югеров[113]. Еще один вариант был предложен И. М. Гревсом: он увеличил размеры крупных «частных сельских поместий» до 80–90–100 югеров[114]. Но все расчеты из-за отсутствия прямых указаний в источниках имеют весьма приблизительный характер и не кажутся бесспорными. Невозможно также определенно установить, на каком юридическом титуле покоились эти оцениваемые во время цензов участки земли. Представляется, однако, очевидным, что, поскольку частнособственническими землями обладали по преимуществу плебеи, а находившиеся в частной собственности приусадебные участки членов старой римской общины были невелики (всего 0,5 га), цензу не могла подлежать одна лишь частная земельная собственность. Вообще при неразвитости юридической мысли, при нечеткости, неоформленности правовых категорий учету, скорее всего, должна быть подвергаться вся земля, находившаяся у римского гражданина и определявшая его благосостояние: как частнособственническая, так и оккупированная (на основе доступного только патрициям jus occupationis) на общественном поле, как владение, так и держание и т. д. Именно этот фактор — зависящее от количества земли благосостояние римлянина — имел значение в той ситуации для определения места гражданина в военной организации и в политической жизни общества.
Каким же образом достигалось, что сотни-центурии из людей богатых оказывались численно преобладающими?
Конечно, это никоим образом не могло означать, что из-за слабой имущественной дифференциации богатые граждане составляли почти половину населения общины, как уверяет Моммзен[115]. Такое объяснение кажется неприемлемым даже буржуазному историку-юристу П. Виллемсу. Виллеме считает, что военные и электоральные (избирательные) центурии просто не совпадали: тогда как военная центурия обыкновенно состояла из ста солдат, «число членов гражданской центурии было весьма различно, смотря по классам», причем электоральные центурии высших разрядов могли быть малочисленнее остальных[116]. Такого же мнения о несовпадении военных и гражданских центурий придерживаются К. Белох, И. В. Нетушил, С. И. Ковалев и другие историки[117]. Однако подтверждением такого объяснения может служить лишь одно-единственное место у Цицерона[118], поэтому прийти к какому-либо определенному заключению здесь едва ли возможно.
Зато совершенно очевидна цель, которую преследовали правящие круги, создавая такую центуриатную организацию. Эта цель была ясна Цицерону, приводившему в трактате «О государстве» вполне определенные политические мотивы, коими руководствовался законодатель: голосование в новых комициях должно было находиться во власти богатых, а не массы народа
