Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма - [14]

Приобщение к любви (12, 179)

Зевс, я поклялся тебе: никому никогда не признаюсь,

Даже себе самому, чем меня Тевдис привлёк.

Но в ликованьи своём моё сердце, парившее в небе,

Больше не может уже радость пришедшую скрыть.

Зевс-отец, о, прости же меня, признаюсь: был моим он,

В первый раз в жизни своей высшее счастье познал!

Любовный пыл (12, 180)

Жарко мне, юноша, и без того. Перестань опахалом

Тонким своим развевать возле одежды моей!

Жар остаётся во мне: от вина он теперь не проходит,

И опахало твоё страсть разжигает сильней.

Холодный поцелуй (12, 183)

Радость какая мне, Гелиодор, от твоих поцелуев,

Если бесстрастье твоё чувствую я на устах,

Если холодный твой рот не спешит разомкнуться? Из воска

Так изваянье твоё в доме целует меня.

Доступный Менедем (12, 184)

В хитростях нет и нужды, чтоб увлечь за собой Менедема.

Только мигни — он и сам скажет: «Веди же меня!»

Не церемонясь, обгонит того, кто вперёд оторвался.

В том и отличье стремнин от неподвижных канав!

Юноши-гордецы (12, 185)

Этих юнцов-гордецов, облачённых в тончайшие ткани

С пурпуром, нам не дано ни приманить, ни увлечь.

Фигам созревшим подобны, растущим на горных отрогах:

Корм неизменный ворон, Дифил, и коршунов снедь!

Высокомерный друг (12, 186)

Ментор, как долго, мой друг, на меня ещё ты так надменно

Будешь смотреть, свысока, даже «привет» не сказав.

Словно ты думаешь вечность прожить, молодым оставаясь,

Или всю жизнь проводить в играх военных досуг.

Смерть и тебя навестит, и щетина, и муки болезней!

Знай: очень мало друзей, верных, осталось тебе.

Любовное мщение (12, 188)

Если мои поцелуи приносят тебе огорченье,

Ты отомсти мне за них — крепко меня поцелуй!

Увенчанный венком (12, 189)

Из одних роз кто украсил венком тебя, милый? Счастливец!

Если отец твой, то он вкуса тогда не лишён.

Обращение к Зевсу (12, 194)

Мальчиков милых Зевес похищает, на небо возносит,

Чтобы сладчайший нектар преподносили ему.

Вот и Агриппа, красавец, на крыльях орлиных Зевесом

Был унесён от меня в царство блаженных богов.

Зевс, о владыка вселенной, воззри, я прошу, на красавца:

Может сравниться лишь с ним Фракии сын — Дарданид!

Плата возрастает (12, 239)

Пять просишь драхм — дам я десять, а скоро потребуешь двадцать.

Рада Даная сама б злату такому была!

ФАНИЙ

(III в. до н.э.)

Обращение к юноше (12, 31)

Памфил, Фемидой клянусь, этой чашей с вином, от которой

Пьян я, немного дано времени нам для любви.

Нежный пушок твои щёки и бёдра уже покрывает,

К новым неистовствам страсть необратимо ведёт.

Если в тебе сохранилась хоть искорка чувства, иди же

И не скупись на него: случай — любови залог!

ФИЛИПП ФЕССАЛОНИКСКИЙ

(I в. н.э.)

Разбитый сосуд (9, 232)

Горлышком был я сосуда певучего прочного прежде

И услаждал животы Вакхом нежнейшим людей.

Ну, а теперь я, разбитый, лежу как надёжный хранитель

Вьющихся лоз молодых возле прекрасных жилищ.

Служим всегда тебе, Вакх, и умеем надёжно и верно

Старых людей ублажать, юность насытить сполна.

Оживший платан (9, 247)

Ветры ужасные Нота платан, меня, с корнем однажды

Вырвали и на земле я распластавшись лежал.

Смоченный Вакхом, однако, я снова поднялся, Зевес сам

Наисладчайшую льёт влагу и в хлад и в жару.

Гибели я избежал! Одного лишь Лиэя напившись,

Твёрже стою на ногах многих склонённых к земле.

ФИЛОДЕМ

(I в. до н.э.)

На стареющую гетеру (5, 13)

Лет шестьдесят прожила уже целых на свете Харито,

Но сохранила она тёмные волны волос.

Груди тугие её привлекательность не потеряли —

Пояс не может придать большей изящности им.

Кожа не знает морщин, соблазном исполнено тело.

Сколько же радостей нам может доставить оно!

Все, кто в любви знает толк, не страшится безумной услады, —

Мигом бегите сюда: возраст не знает помех!

Любовь и страх (5, 25)

Сколько, бывало, я раз возлежал на груди у Кидиллы,

Страх отогнав, приходил днём иль с вечерней звездой.

Знаю, что путь мой лежит по кремнистой, опасной дороге.

Знаю: несчастье навлечь могут проделки мои —

Польза какая от этого? Храбрый, влекомый Эротом,

Страха не знает ничуть, даже когда и заснул.

Прошлое и настоящее (5, 112)

Да, я любил, — а кто нет? — пировал! Кто не знает сих таинств?

Стал я безумным с тех пор!.. Кто виноват? Разве бог?

Пусть убирается он! Седина вот уже настигает —

Вестница зрелой поры — чёрные кудри мои.

Создано время то было для шуток — и как забавлялся!

Годы прошли: я займусь делом серьёзным теперь.

Застигнутая дождём (5, 120)

К милому я среди ночи украдкой пришла повидаться

И всю до нитки меня дождь проливной промочил, —

С тем и пришла разве только, чтоб время занять болтовнёю...

Нет, наступила пора неугасимой любви!

Бессильный любовник (5, 306)

Плачешь и шепчешь, стеная, томленьем любовным объятый,

Льнёшь вожделенно ко мне, страстно целуешь меня!

Так поступает влюблённый. При слове: «Ложусь я, безумный!» —

Сила любовная вмиг вся покидает тебя.

Страсть к Ксантиппе (11, 41)

Тридцать восьмой год живу я на свете, страниц же немало

Вырвано было уже из книги жизни моей.

И седина вот уже у меня показалась, Ксантиппа,

Предупреждает она: ты жизнь разумно построй.

Мне же так хочется петь и болтать, веселиться с друзьями,

Неугасимо горит в сердце влюблённом огонь.

Вы, моей страсти владычицы, Музы, последнюю букву