Древнегреческая застольная, шутливая и эротическая эпиграмма - [12]

Словно прекрасный цветок белым бутоном блистал.

Тело второй белоснежное было, с румянцем не меньшим,

Чем краски роз полевых, ранней зардевших весной.

Мерно другая покачивать бёдрами всё принималась,

Словно морская волна, переходящая в рябь.

Если б нашёлся судья, и ценитель богинь бы увидел

Девушек этих, не смог ни на кого б он смотреть!

Арбитр (5, 36)

В спор Родоклея, Мелита, Родопа вступили однажды:

Чья драгоценность милей, что от природы дана.

В судьи избрали меня и предстали, одежды все скинув:

Будто богини стоят и излучают нектар!

Тайное место Родопы блистало красою своею,

Словно раскрытый бутон розы при ветре большом...

(пропуск в рукописи)

У Родоклеи оно как изящный кристалл! Я сказал бы:

Храмовой статуи часть, дивной, — творенье резца!

Зная, какие Парис, сделав выбор, познал испытанья:

«Этим богиням, — шептал, — трём отдаю я венки!»

Золотая середина (5, 37)

Толстую не обнимай и к тощей не прикасайся,

Между обеими ты среднее что-то ищи.

Плоти ведь много в одной, у другой недостаток того же.

Малого ты не желай, но и избытка беги.

Изменнице (5, 43)

Кто за дверь голою выбросил, в доме любовника встретив? —

Пифагореец! Тебе верность хранил до конца.

Плачешь, девчонка, лицо раздирать начинаешь руками,

Возле дверей наглеца мёрзнешь от холода ты!

Девочка, плакать зачем? Вытри слёзы. Найдём мы другого:

Пальцем не тронет ничуть он за измену твою.

Усталость от любви (5, 47)

Сколько, Талейла, тебя обнимал я ночною порою;

В страстных безумствах любви ты насыщала меня.

Ну, а теперь, когда вновь, обнажённая, нежно целуешь,

Тело слабеет моё и призывает ко сну.

Что же случилось, о сердце, с тобою? — Проснись! Неустанным

Будь — и тогда обретёшь высшее счастье любви.

Красота и старость (5, 48)

Щёки так нежны твои, так прекрасен твой взгляд лучезарный!

Разве сравнится бутон с пурпуром трепетных губ?

С мрамором схожи упругие груди и белая шея,

Ярче сверкают твои ноги Фетиды самой.

Если и в кудрях нежданно появятся белые пряди,

Взгляд мой тогда пробежит мимо седых стебельков.

Купающаяся красавица (5, 60)

Сереброногая дева в воде, у неё налитые

Груди. Подобны они яблочкам, сладким, златым!

Непроизвольно округлые бёдра трепещут красотки,

Телом колеблет слегка, словно волна на воде.

Хочет рукою прикрыть возвышенье — Эврот, назову я, —

Но не Эврот целиком... то, что удастся прикрыть!

Приглашение (5, 61)

С черноглазой Филиппою в колышки как-то играя,

Расхохотавшись, сказал, нежно взглянув на неё:

«Бросил двенадцать я колышков. Завтрашним утром придёшь коль,

Бросить двенадцать ещё или поболе смогу!»

Утром явилась ко мне... Не сдержавшись от смеха, сказал ей:

«Думал, Филиппа, придёшь этой же ночью уже!»

Девушке-подростку (5, 62)

Время цветенья придёт к тебе, девушка, ждать уж недолго.

Более нежной поры знаки однако хранишь.

Пусть вечно юные помнят Хариты тебя, не исчезнет

С розовых яблочек-щёк прелесть улыбки твоей!

Богоподобную девушку воспламени, моё сердце!

Я на ресничках её вижу: расцвет настаёт.

От ворот поворот (5, 66)

С Продикой встретился наедине — упустил бы я случай?

К ножкам прижавшись её, к ней обратился «Спаси!

На волоске я теперь, раб твой верный, от гибели — сжалься!

Жизни дыханье верни, коль покидает оно!»

Слушая, слёзы она проливала... затем, их смахнувши,

Нежной рукою своей мне показала на дверь.

Дилемма (5, 75)

Да, Амеона, соседка моя, Афродите подобна,

В сердце моём разожгла пламя безумной любви!

Стала меня завлекать! Как представился случай, решился...

Краской пошла. Что затем? — Сладость вкусили сполна.

Много трудов положил. Родила — я недавно прослышал.

Что же мне делать? Бежать? В доме остаться своём?

Ушедшая красота (5, 76)

Нежною кожей она восхищала, бровями и грудью,

Прядями лёгких волос, стройностью тела и ног.

Всё изменили года, наступила гнетущая старость —

Не увидать и во сне прежней теперь красоты!

Кудри фальшивы её, а лицо испещрили морщины.

У обезьяны и той в старости краше лицо.

«Холодная» Мелисса (5, 87)

«Я не люблю», — утверждает Мелисса, но тело кричит, что

Стрелы пронзили его; весь истощился колчан.

Дышит неровно Мелисса, порывист в волнении голос,

Взгляд отвлечённый, глаза впалыми стали теперь.

Ради Киферы, увенчанной матери вашей, Эроты,

Воспламените её, чтобы сказала: «Горю!»

В ожидании близости (5, 103)

Продика, сколько ещё мне придётся рыдать пред тобою

И безуспешно просить, слова не слыша в ответ?

Пряди седые, смотрю, уже ниспадают на плечи.

Скоро отдашься и мне: был ведь с Гекубой Приам!

СКИФИН

(I в. до н.э.)

Страсть к Илису (12, 22)

Что претерпеть мне пришлось в страстной схватке, когда вдруг однажды

Созданный весь для любви, дом навестил мой — Илис.

Лет он шестнадцати — время теперь для услад всевозможных,

Место в которых всегда светлая радость займёт.

Нежно он так говорил, как желанны сладчайшие губы!

Он образец красоты и безупречен во всём.

Что пережил я в ту ночь — не поведать! Увидеть то надо!

Часто бессонный лежу, страсть услаждая рукой.

СТАТИЛИЙ ФЛАКК

Мой светильник (5, 5)

Флакком я отдан, светильник серебряный, Напе неверной —

Спутник бессменный ночных с ней проведённых часов.

Вот у кровати её я теперь угасаю и вижу

Мерзость любовных утех клятвопреступницы той.

Тяжкие думы гнетут и без сна тебя, Флакк, оставляют.