Драмы. Стихотворения - [223]

К дому матери твоей.

Родина! Твой звучный глас

В нас не смолкнет до могилы!

Сад поэзии для нас

Ты, как солнцем, озарила.

И цветок искусства — он

Порожден землей отчизны;

На чужбине осужден

Потерять он краски жизни.

Чем же край наш не богат?

Словно куст, цветами полный,

Иль поэзии каскад,

Бьют навстречу жизни волны.

Разве скромный наш народ

В высях скал, в тени долины

Живописцу не дает

Дивных красок для картины?

Пышет юг в своих садах

Апельсином и платаном,

Но на севере в горах

Встали ели с тонким станом.

Их изгиб приятен нам,

Тень их манит в час досуга, —

Для чего ж искусства храм

Воздвигать нам в рощах юга?

Над холмами зазвучал

Звонкий рог крестьянской девы;

Оглашает выси скал

Хульдра^{58} жалобным напевом.

Песня девушек легка,

Хульдра скорбная томится,

Так веселье и тоска

Лишь в народе могут слиться.

Если ж чувствами полна

До краев душа живая,

Скорбь и радость мы до дна

В наших песнях изливаем.

Нам искусство — мир родной!

То искусство, где народа

Истолкована природа,

Где он видит образ свой.

Скальдом-жаворонком стать

Суждено не всякой птице,

Все же песни распевать

В меру сил она стремится.

Вам сегодня надлежит

Нас судить не слишком строго, —

Пред художником лежит

Многотрудная дорога.

1853

Строительные планы Перевод П. Карпа

Я помню так явственно, как будто я только сейчас

Увидел свой стих напечатанным в первый раз.

Сидел я тогда в каморке своей, с трубкой во рту,

Пуская задумчиво дым, одну лелея мечту.

«Я строю воздушный дворец, где два флигеля рядом стоят,

Большой и малый, — они север собой озарят.

В большом — знаменитому скальду чем не житье,

А в малом у милой бы гнездышко было свое».

Мне стройным таким казался тогда мой план,

Лишь много поздней обнаружился в нем изъян:

Когда образумился мастер, то обезумел дворец:

Стал малым флигель большой, разрушился малый вконец.

1858

Буревестник Перевод Вс. Рождественского

Живет буревестник на гребне утеса, —

Я это от старого слышал матроса.

Он в пене сверкает крылами и стонет,

Скользит над волнами и в море не тонет,

Качается мерно на зыбкой лазури,

При штиле молчит и кричит перед бурей.

То реет под тучей, то с гребнями рядом,

Как наши мечты между небом и адом.

Тяжел он для воздуха, легок для моря.

Вот, птица-поэт, в чем и радость и горе.

И хуже всего, что ученый с опаской

Рассказ моряка счел бы сущею сказкой.

1858

На высотах Перевод П. Карпа

I

Мешок на плечи водрузил,

Ружье держу в руке,

Оконце я заколотил,

И двери на замке,

А за стеной старуха мать,

К ней надо заглянуть,

Чтобы проститься и сказать:

«Дай срок, увидимся опять!

Я отправляюсь в путь!»

Вверху тропинка в лес густой

Извилистая шла,

На фьорды свет неверный свой

Луна с небес лила.

Я глянул на соседский двор —

Он безмятежно спит,

Я заглянул через забор —

И вижу: девичий убор

В полночной мгле блестит.

В холщовом платьице она

Ко мне из темноты

Пришла, прекрасна и нежна,

Как горные цветы.

А в глубине ее очей

Веселый свет сиял.

Мне тоже стало веселей.

Я подошел поближе к ней

И слезы увидал.

Ее я обнял и смутил

Девический покой,

Я о любви ей говорил

И называл женой.

Ничто, я клялся, никогда

Не разлучит нас впредь!

Она робела, как всегда,

Что оставалось ей тогда —

На башмаки глядеть.

Она молила — отпусти.

Мы рассмеялись вдруг.

А сердце у меня в груди

Стучало: тук-тук-тук.

И, не внимавшая мольбам,

Пошла она со мной

К лежавшим вдалеке холмам,

Где пел в листве, казалось нам,

То эльф, то водяной.

Мы вверх пошли, и в лес густой

Тропинка завела,

На фьорды свет неверный свой

Луна с небес лила.

Я весь горел, ее трясло,

Внизу лежал провал.

Дыханье ночи нас зажгло,

И что тогда произошло,

Я сам не понимал.

Я видел лишь ее одну!

В объятиях своих

Держал я юную жену,

И лес на миг затих.

Но леший, нарушая тишь,

Завыл издалека.

О нет, меня ты не смутишь!

В ту пору сердцем знал я лишь,

Как милая робка.

II

С горы на юг бросаю взор.

Там солнышко встает.

А на хребтах окрестных гор

Сверкают снег и лед.

Я домик матери моей

В долине увидал.

Там трудно приходилось ей,

Но там я стал умней, сильней,

Бог знает кем я стал.

Там дым клубится над трубой,

Давно очаг зажжен,

И мать обходит домик свой,

Глядит, как сохнет лен.

Привычный мир лежит внизу.

Так с богом! Коли мне

Олени встретятся в лесу,

Домой я шкуру принесу,

Две — будущей жене.

А где она? Или опять

Она во власти грез?

Не надо только вспоминать

Своих прощальных слез.

Ты наяву не доверяй

Своим тревожным снам.

Что ты моя невеста — знай,

Наряд венчальный собирай,

Идти нам скоро в храм.

Хотя разлука нелегка

И холодно вокруг,

Как ледяной родник, тоска

Мой воскрешает дух.

Теперь душа закалена

И охладела кровь.

Жизнь, что была раздвоена

(Тут покаянье, там вина),

Я отвергаю вновь.

Нечистых побуждений рой

Перебороть я смог,

Я ныне стал самим собой,

И стал мне внятен бог.

Туда, где жил я с малых лет,

Я поглядел с высот,

Но поманил олений след…

Храни, господь, родных от бед!

Меня вершина ждет!

III

Пылающие облака

На запад поплыли,

Туманы шли издалека

И дол заволокли.

Душой и телом я устал,

Казалось — вот умру,

Там, где у ног зиял провал,

Лишь вереск огненный пылал,

Качаясь на ветру.

И стебелек я отломил

С поникшего куста,

Его на шляпу нацепил —

И ночь вернулась та,

И одолели мысли тут —

Так люди иногда

В господень храм толпой идут

И, совершив свой строгий суд,

Уходят кто куда.

О, возвратиться бы к цветку,