Дозорная ветка. Стихи и переводы - [12]

о празднике том, что являлся крылато,

душа, как зарей озаренная хата…

Никто не расскажет о том, что забыто

и вдруг как новинка еще раз открыто.

Кому передам и кому я доверю

те версты, которыми прошлое мерю,

и ласку отчизны, садов ее цвет,

и доброго взгляда ликующий след.

Не тяжесть отдачи, а радость удачи —

я вам оставляю, а как же иначе?

Все вам отдаю, пока солнце в крови…

Не надо шуметь, дорогие мои!

Анатолий Велюгин

Партизанская школа

Сухим пергаментом — бересты сверток.

Мурашки-буквицы. В стволе — осколок.

В Полесье грамоте училась детвора.

Но выли «юнкерсы» и бесновался ворог.

Пылали облаки, деревья и трава.

По шелку солнечной коры отвага

рукою детской вывела строку:

«Радзiма. Вежа. Сцяг,

   Палон i смага».

Такие же слова

   есть в «Слове о полку».

Листала вечный свой букварь дубрава,

и пепелищами отогревала

живые души лютая война.

Родная мова наша

   не пропала,

раз в этом пламени

   не сгинула она!

Рыгор Бородулин

Цимбалы

Мотылек на колени сел,

раздвинул крылья:

два заспанных луга в росе.

Две покрытых инеем крыши,

две поляны

   заснеженных,

где,

   как беженцы,

как погорельцы —

осины,

   от холода синие,

не могут согреться;

два крыла —

две печальных страницы

книги времени,

книги терпенья, добра и ума,

над которой летают

   тревожные

      черные птицы

и которую молнии пишут,

   читают грома.

По лучам и по ливням,

что сверкают на майских лугах,

ударит крючок —

   и начнется…

И словно речка

   войдет в берега —

в сердце песня прольется.

Об одном вас,

   как братьев,

      прошу —

эту песню не забывайте,

не сбивайте с лугов росу

и на крыльях пыльцу не стирайте…

Анатолий Гречанинов

Роют колодец

Колодец роют, глину копают —

чистое все на себя надевают.

Не ссорятся бабы, не курят мужчины,

словно у роженицы за дверью —

тихо!.. И холодом веют холстины,

и с цвирканьем в желтую мокрую землю

входит лопата, входит лопата,

и разливается снежная мята.

Внизу уже остается один —

самый ловкий из сельских мужчин.

И гонит он к солнцу бадью за бадьёй

с заледенелой глубинной землей.

Дядька упорно и долго копает,

кто-то советы надумал давать,

голос глухой из земли отвечает —

просит земля болтуна помолчать.

В деле от лишнего крика — беда —

мутная будет в колодце вода.

Все осторожнее надо копать —

выход криницы нельзя прозевать.

Струи ударят, заходят на дне —

вот уже ведра ему по спине.

Молча советчиков дядька ругает,

вот он еще осторожней копает.

Вдруг над притихшей нарядной толпой

в небо торопится голос глухой:

«Смотрите, браточки,

браточки, пошла!»

Сразу же в темную сырость ствола

канули крики веселые: «Эй,

эй, не зевай, шевелись веселей!»

Хукает дядька на пальцы, копает,

будто бы клад для себя добывает,

ноги застыли, а все не беда —

светлая будет в деревне вода!

Содружество

Максим Танк

Под мачтой

Когда на поле глухо, пусто,

И холод выбелил траву,

И ночью сердцу вторит грустно

Бессонный паводок во рту.

Когда дороги опустеют,

А ветер северный сильней,

И вдруг затянет одиссею

С крылатым табором гусей.

Люблю под взвихренной сосной,

Как бы под мачтой золотой,

Плыть на свидание с весною —

И весь мой край плывет со мной…

«Все чаще покидают этот лес…»

Все чаще покидают этот лес

Мои ровесники — подоблачные сосны.

Одни сгорели в пламени войны

Иль поднялись могильными крестами,

Другие где-то шпалами гудят,

Поскрипывают в хатах под ногами.

Я в этот лес все чаще прихожу

Поговорить с молодняком шумливым.

Под ним чернеют срезы старых пней,

Как будто патефонные пластинки

С записанными голосами птиц,

Ветров шумливых и дождей забытых.

Я в старых соснах чувствую себя

Сосной, пораненной воспоминаньем,

Когда живицей вытекает песня.

Делянка

Долго на делянке

Вдыхаю свежесть

Смолы, коры, опилок, щепок.

В любую погоду

Я слышу здесь

Шум отшумевших деревьев,

Голос кукушки,

Воркование витютюней.

И углубляюсь в такую чащу,

Откуда возвращает только голос:

— Куда ты пропал?..

Меня за смертью лучше посылать,

А не за дровами,

Если хотите,

Чтоб закипела бульба.

После снегопада

На желтое-желтое жниво,

На серую-серую землю,

На синюю-синюю озимь,

На темную-темную пущу

Лег белый-белый снег.

Почему же он не завеял

Дорогу к твоей хате,

Твоих следов у колодца,

Твоего веселого смеха,

Давних моих надежд!

Максим Лужанин

Василек

Ад родных нiŷ, ад роднай хаты

У панскi двор дзеля красы

Яны, бяздолныя, узяты

Ткаць залатыя паясы.

М. Багдановiч. «Слуцкiя ткачыхi»

Я долго жил в стране чужой,

жил молчаливо и сурово,

и был я счастлив всей душой

родимое услышать слово.

Когда ж в словесной толкотне

корней не находил исконных,

тогда в деревьях и в траве

искал я близких и знакомых.

Кусты ракиты примечал,

они по-нашему шумели,

на облаках домой писал,

как только к нам они летели.

Мелькали пустыри, поля,

но где бы мы не колесили,

не показала мне земля

цветок веселый, синий-синий.

Мне скажут: «Сорная трава».

Все понимаю, разумею,

его из жита вырывал,

а вот из сердца — не умею.

В льняной поэме давних дней

цветок светящийся и тихий,

ты — память родины моей,

бессмертный труд ее ткачихи.

Рояль

Пас коров и на зорьке весенней порой

разлучал я пахучую ветку с корой.

Осторожно прорежешь в коре голосник,

словно сердце поставишь — рождается крик!

Оживала свистелка в ребячьих губах,

шлях надежды мои на тяжелых горбах

колыхал. Опьяняла сырая кора

и в большую дорогу звала со двора.

Но все чаще в наивную эту дуду