Дожди в августе - [29]
К отходу "Люра" Перегудов опоздал, и ему пришлось заплатить свои деньги за билет и на "Ракете" догонять катер. Сошел он в Каменке и долго торговался с красноносым поджарым мужиком, чтобы тот на своей моторке подкинул его до "Люра" (катер всего полчаса назад прошел мимо деревни). И хотя Перегудов показывал мужику свое удостоверение, тот равнодушно скользил взглядом по черным, некрашеным домам Каменки и твердил свое:
— А хоть и из милиции… Бензену нету. Есть чуть, дак к брату еще ехать…
Но "бензен" сразу нашелся, когда Перегудов из двух взятых с собой бутылок водки одну предложил мужику.
Глаза у того расцвели, щеки порозовели. Он сразу засуетился, подстелил на сиденье Перегудову вынутую из "бардачка" засаленную до невообразимости телогреечку, и через минуту они уже неслись по Печоре. За первым же поворотом реки открылся огромный залив, в котором култыхалось на сонных волнах с десяток моторок. Люди на них, свесившись за борт, что-то шарили руками в воде. Все они распрямились, некоторое время смотрели в сторону Перегудова, а потом вдруг разом, дернув за шнуры, взревели моторами и, прижимаясь к берегу, полувеером заскользили, обтекая лодчонку Перегудова.
Он поначалу даже вскочил на колени и хотел крикнуть: "А ну, жми наперерез!" Но, бросив взгляд на старенький моторчик, вяло махнул рукой. У мужичков на "казанках" стояло по паре моторов, и казалось, что днища их лодок вместе с задранными носами даже не касались воды.
— Того и гляди в небо улетят, — крякнул Перегудов, отворачиваясь. — От паразиты!.. — И потом, мотнув головой в сторону уходящих лодок: — Чё они тут?
Мужик неопределенно пожал плечами.
— Сено, небось, возют…
— Что ж они, сено руками со дна реки что ли заготовляют?
Мужик, зажав ноздрю, сморкнулся за борт и ничего не ответил.
На "Люре" кроме Перегудова было еще четверо. Правил катером небритый кадыкастый старик Семяшкин, ему помогал моторист Володя. Было еще два инспектора рыбнадзора: бывший председатель колхоза Сумароков и молоденький парнишка Коля, только что закончивший рыбоводческий техникум.
Время от времени с катера бросали "кошку" на капроновом шнуре и перли вперед, цепляя браконьерские сети. Сети рвались и путались, цеплялись за коряги вместе с рыбой хоронились на дне реки. Одну сетку Сумароков подцепил удачливее и вытянул ее всю полностью вместе с двумя небольшими, килограммов по семь-восемь семгами.
Когда Перегудов поднялся на "Люр", стоявший на приколе у небольшого, заросшего осокой островка, на катере обедали. Все четверо хлебали из алюминиевых чашек картофельный суп, заправленный оленьей тушенкой, вприкуску с ускользающими кусками нежной семужьей скоросолки.
— На два дня к вам на помощь, — отрекомендовался Перегудов.
— Здрасьте, — сказал моторист Володя, отодвигаясь от стола, — садись.
Но Перегудов не сел, а, шагнув к столу, вдруг сгреб вместе с газетой куски семги, высыпал их в ведерко, в котором краснела крупно нарубленная рыба, и сверкнул своими желтоватыми белками.
— Шкуры, семужку жрете?
Семяшкин зарозовел старческими скулами, вскочил на ноги. Весь сухонький, жилистый, он прямо взвился перед Перегудовым, ухватился костистыми пальцами за его полушубок.
— Мы что ж её ловили, что ли?
— Нет, она сама к вам на стол из воды запрыгнула! — заорал Перегудов. — Вас охранять рыбу поставили, а вы…
Все вскочили.
— Браконьерскую сетку зацепили, дак две рыбины попалось, — пытался все разъяснить Сумароков.
— Статуй чумовой! — кричал старик. — Я в войну ранен был в живот, браконьеры три раза пукали из ружей — вот как ты стоишь. А ты на меня — шкура?! Руками погаными со стола все сгребать?!
— Ага, — разозлился еще больше Перегудов. — Если ты воевал, так тебе теперь все дозволено? Никому не дозволено, а ему дозволено! Не было такого указа, чтоб фронтовики Печору грабили!
— Да пойми ты, — пытался урезонить Сумароков, — не наша сетка была. Что же, теперь рыбу выбросить, пусть пропадает, да?
Закурив, Перегудов сказал уже спокойнее:
— Мне что вас — учить? Сдать рыбу надо было. Вот придем в город и сдадим…
— Куды? — кривя злую улыбку, спросил Семяшкин. — Куды ты сдашь эти крохи?
Перегудов немного подумал.
— В ресторан. Взвесим, сдадим и получим бумагу. Все будет по закону.
— В ресто-о-ра-ан, — передразнил его старик. — Много ты в ресторане видал?
— Ничего. Я сам проверю, вся до грамма на столы пойдет.
Теперь "Люр", талдыча мотором, бежал по рукаву Печоры вверх, и низкие грязные тучи почти целовались с белыми гребешками волн позади катера. Перегудов стоял на палубе, курил и злился. Внизу, в кубрике, топили печку, грели чайник и пили чай. Перегудова на чай не позвали. Он проголодался с утра, весь закоченел на палубе, но вниз не шел: еще не отмяк душой.
Лишь накрыв дребезжащее ведро с семгой какой-то тряпкой и плотно привязав его к ручке люка, он открыл тяжелую железную дверь рубки и простучал сапогами вниз по лестнице в кубрик. Мужики пили чай из горячих маслянистых кружек и молчали.
— Ладно, — сказал Перегудов, потирая замерзшие смуглые щеки, — все равно нам эти два дня вместе жить. Да и есть я хочу…
Развязав рюкзак, он выставил на стол бутылку водки, банку оленьей тушенки и банку кабачковой икры.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.