Дойна о Мариоре - [30]

— Какое красивое… Поцарапано только немножко. Вот здесь, сбоку…

— Это твое имя, Мариора. Я иголкой написал, навечно! — говорил Дионица, все не выпуская ее руки из своих больших ладоней.

Ребята ушли садом. А в душе Мариоры снова ожила теплая, зыбкая радость. Она чувствовала, как неведомая рука роднит ее с чем-то новым и неизведанным.

Почему-то вспомнилась отцовская сказка про Фэт Фрумоса. Она покачала головой и побежала к Филату.

Мариора подметала комнаты, когда приехал Михай. Тудореску только что встал, умылся. Он шел по коридору, растирал полотенцем холеную шею и почти столкнулся с Михаем. Тот был в зеленой рубашке Железной гвардии. Он налетел на хозяина, вырвал и отбросил полотенце, сжал ему руки.

— Доброе утро, дорогой Петру, дорогой депутат!

— Доброе утро, очень доброе. И вчера добрый день, для всех нас добрый.

В приоткрытую дверь Мариора видела, как Тудореску вдруг отстранился от Михая, с нескрываемой неприязнью оглядывая его новую форму.

— Ты что это? — наконец спросил он.

— Хочешь сказать: вступил в Железную гвардию? — переспросил Михай и нагло улыбнулся. — Совершенно верно: поздравь.

— И не подумаю, — презрительно ответил Тудореску. — Меня тоже туда потянешь? Чтоб мы там оба головы сломали? Не секрет, что вашу партию в стране многие ненавидят!

— Нет, не потяну, — рассмеялся Михай. — Нам совершенно достаточно, что ты член кузистской партии и депутат. Разногласия у нас, конечно, есть, но, в сущности, кузисты — наши люди! А каждый наш человек в парламенте — плюс для нас. Еще один шаг к власти! Я же приехал тебя поздравить…

Михай хотел снова обнять Тудореску, но тот, хмурый, отстранился, достал из кармана смятый листок, с сердцем протянул Михаю.

— Это управляющий у меня во дворе нашел, и сегодня, на другой день после выборов!

— Кто?

— Если б я знал! Ясно одно — это наши с тобой общие враги.

Радуясь и пугаясь, Мариора прошептала: «Листовка!»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Не всегда лопается там, где бьешь.

(Молдавская народная поговорка)

В этом — 1940 — году весной вовремя прошли дожди. Лето наступило жаркое, тихое. Ждали большого урожая фруктов.

Внешне в жизни Мариоры ничто не изменилось. У отца долг почти не уменьшался. Все ту же похлебку ели они из корыта вместе с другими батраками, все ту же постылую работу в боярском доме выполняли быстрые Мариорины руки.

Но в сердце девушки, казалось, поселился устойчивый, неутомимый огонек.

Васыле говорит: «Придет новое время…» И она помогает этому новому, справедливому…

С ребятами Мариора виделась мало. Под Новый год стало известно, что инештский учитель арестован. Все приуныли. Но на Королевской улице мальчиков по-прежнему встречал рыжий газетчик и вручал им «Скынтею». Он был не по возрасту сердит и улыбнулся только раз, когда передал Васыле крошечную трубочку папиросной бумаги. Это было письмо от отца. Васыле читал его в первом же подъезде — дрожали руки, воробышком трепыхалось сердце. А когда прочел, заплакал злыми слезами:

— Сволочи!..

Отец сообщал, что осужден на пожизненную каторгу, без права переписки. И еще писал, что Семен Ранько, инештский учитель, находится с ним в Дофтане и ожидает суда.

Но связь была. И Васыле заботился об одном: не провалить ее. В имение он не ходил. Сначала газету попеременно носили Кир и Дионица. Но однажды Дионице встретился парень из другого села и позвал его на свадьбу. Только когда Дионица вернулся, Кир узнал, что газету тот передал на два дня позже.

— На тебя совсем нельзя положиться! — рассердился Кир и с тех пор в имение ходил сам.

В сущности, все эти два года работа ребят сводилась к тому, чтобы газета попала в руки Филата. Сами они не всегда успевали читать ее или не могли толком разобраться в написанном. Приходя в имение, Кир не разговаривал с рабочими, а заигрывал с Мариорой, точно приходил только ради нее.

Кроме Филата и Ефима, никто из рабочих не знал, откуда идут газеты.

— Нам их господь бог посылает, — шутили они.

Особенно боялся Кир попасться на глаза Михаю.

Михай первый принес в имение беспокойное слово «война». В тот день он клокотал в кабинете хозяина, как варево в закрытом котелке. Тудореску после этого разговора стал еще более настороженным и приказал из села в имение никого не пускать и рабочим туда не ходить, разве в крайнем случае. Михай привозил газеты, много и шумно говорил. Но из кабинета до Мариоры доносились только отдельные слова:

— Орудия… Король… Бомбы… Англичане… Необходимость… Гитлер… Коммунисты… И — война, война, война…

Говорили о России. Это слово вызывало жаркие, но приглушенные споры. Михай даже сам выглядывал в коридор: не подслушивает ли кто? Однажды Мариора услышала, он сказал:

— Раздавить надо.

— Д-да, — соглашался Тудореску.

— Да! — горячился Михай. — А ты думаешь, это просто? Может быть, ты все еще полагаешь, что для большевиков достаточно сотни танков и самолетов — и они станут на колени? Признаться, я в этом сомневаюсь… Ввязалась Германия в войну с Западом. В первую очередь надо было с большевиками кончить.

Мариора плохо знала, что такое «западный враг», с трудом понимала происходящее и со смутной тревогой ждала, что будет дальше.

«Только не надо бояться», — прогоняя пугливые мысли, часто думала она.