Дороги в горах - [94]

В доме нудная тишина. Леночка в школе, мать хлопочет на кухне. Валерий Сергеевич не без труда достал из-под подушки «Казбек» и, опасливо косясь на дверь, закурил, но удовольствия, которое получал от курения здоровым, не было. После двух-трех легких затяжек стало подташнивать, и он погасил папиросу. Несколько секунд думал, куда спрятать окурок, чтобы его не заметили. Бросил подальше под кровать: если и заметят, то не сразу.

Вторую неделю Валерий Сергеевич лежит пластом. Микроинфаркт. Случилось это в кабинете, на работе. У него вдруг закружилась голова и стало душно. Ок помнит, как с трудом встал с кресла и как с трудом пошел к окну, чтобы открыть форточку. А больше ничего не помнит.

Сознание вернулось уже дома, в постели. Он не сразу понял, что женщина в белом — это Татьяна Власьевна.

За дверью в коридоре задребезжал телефонный звонок. Валерию Сергеевичу очень хотелось узнать, как там без него все идет. Сумасшедшая весна!..

— Ну, Хвоева… — донеслось из коридора. — И чего это вы, мои матушки, покою не даете? Хворый он, болеет. Докторша строго-настрого наказала, чтобы лежал и ни о чем не думал. И нечего донимать, раз сердце не выдюживает.

Валерий Сергеевич недовольно крякнул, а Карповна, повесив трубку, говорит уже сама с собой:

— Пристают и пристают.

Едва мать переступила порог, Валерий Сергеевич спросил:

— Кто там?

Карловна, сухая, сгорбленная, шумно втянула в себя воздух, сердито дернула под подбородком концы платка.

— Курил?

— Да нет… Кто звонил?

— Чего же нет, когда курил. Не чую, что ли? И чего только ты думаешь, Валерий? Ведь Татьяна Власьевна наказала, чтобы ни в коем разе… Себя не жалеешь, так о нас подумай. Мне ведь на восьмой десяток пошло.

— Ладно, ладно, мама, — виновато и сердито пробормотал Хвоев.

— Да не ладно… Ее вон хоть постеснялся бы, — старуха ткнула пальцем в сторону портрета Вареньки.

Валерий Сергеевич, хмурясь, достал из-под подушки папиросы.

— На, возьми…

— Давно бы так. — Мать ушла, окрыленная победой.

Валерий Сергеевич повернулся к Вареньке. Она с легкой усмешкой смотрела так, будто хотела сказать: «Не киснуть, Валерий! Все будет хорошо».

Скоро семь лет, как нет Вареньки… Срок немалый. Он за это время располнел, появилась постоянная тяжесть в желудке, сдало сердце. А вот Варенька какой была, такой и осталась. Выходит, у тех, кто умирает безвременно, есть свое преимущество: в памяти близких они навсегда остаются молодыми. Да, Варенька была его совестью. Тогда он не видел у себя недостатка инициативы или принципиальности. А теперь не только он сам, но и другие замечают его упущения. Да и принципиальности не всегда хватает. Вот Гвоздин может закон переступить, повернуть его так, как захочется. Валерий Сергеевич давно это знает. Но знает и другое: Гвоздин будет ужом крутиться, но план выполнит. А тот, другой, который заменит Гвоздина, возможно, будет честным, но дефицитных товаров не достанет и плана не выполнит. Вот и приходится лавировать между принципиальностью и выгодой, целесообразностью. При жизни Вареньки такого никогда не случалось. Тогда за подобное лавирование он требовал строгого наказания, а теперь сам стал лавировать.

Занятый своими мыслями, Валерий Сергеевич нет-нет да и посмотрит на большие настенные часы. Скоро два, а Леночки все нет. В школе, что ли, задержалась? Заигралась по дороге домой или зашла к подруге? Несмышленыш… Ей нет никакого дела до того, что своим присутствием она избавляет его от одиночества. Да, одиночество само по себе тягостно, а в старости и болезнях оно становится мучительным.

«Скоро Татьяна Власьевна нагрянет», — подумал он, стараясь отвлечься от мрачных мыслей. Она приходит ровно в три, как автомат. Вчера во время боя часов она уже разговаривала в прихожей с Леночкой. Интересно, Татьяна Власьевна всегда и всюду такая щепетильно аккуратная или только с ним? Похоже, что всегда и всюду. Да, одиночество — это не только, когда человек один. Вот Татьяна Власьевна…

Вчера они поговорили откровенно. С ней приятно разговаривать, и вся она напоминает спокойную осень, когда увядание настолько замедленно, настолько оно растворилось в еще не угасших красках, что кажется, его совсем нет. В это время выпадают приятно обманные дни. Вопреки здравому смыслу они заставляют думать, что осень еще не пришла, что в разгаре еще жаркое лето.

— Извините, Татьяна Власьевна, — сказал он вчера, — я ничего не пойму в вашей жизни. Большинство людей с годами становятся примирительными, а у вас, кажется, не так, — он, смущаясь, сердился на себя за то, что не может ладно сказать того, что хочет. — Ну что это за жизнь? Вы здесь, он там. Дочери нет…

— Жизнь неважная, — спокойно согласилась Татьяна Власьевна. — И понять ее со стороны непросто. — Помните, как сказано в «Анне Карениной»? «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Валерий Сергеевич утвердительно кивнул, точно хотел сказать: «Помню. Как не помнить?»

— Некоторые ищут иногда противоречия там, где их нет. И несчастья иногда сами придумывают. Но такое случается в молодости. А теперь, когда больше четырех десятков за плечами…