Дороги в горах - [11]

— Вот поедете в институт… — сказал Колька, поднимая голову.

— Нашел счастье, — удивился Игорь. — Кто же тебе не велит поступать в институт?

— «Не велит, не велит», — рассердился Колька. — Что ты понимаешь? Живешь, как у Христа за пазухой. У меня родители старые. Мать совсем плохая. Бросить, что ли?.. А потом я хочу стать хорошим специалистом… поработать надо. — Колька вдруг оживился, глаза заблестели. — Прикрепили меня к дяде Андросу. Ух, зверь! Учит, понимаешь, с одного взгляда все схватывать. Пятнадцать лет на комбайнах. Трактористом работал, шофером…

— Да… — Игорь не скрывал своего безразличия к рассказу.

А Кольке, очевидно, надоело сидеть на камне. Он встал, потянулся, похлопал себя по груди, по бедрам:

— Прыгнем?

Игорь вздернул плечами:

— Отсюда? Высоко. Под водой могут быть камни. Убьешься.

— «Убьешься…» — презрительно бросил Колька. — Мы отсюда тысячу раз прыгали.

Колька отступил, потом рванулся, мелькнул в воздухе и через секунду ловко ушел в воду. Вынырнул Колька метрах в пятнадцати. Оглянулся на Игоря и крупными саженками поплыл.

* * *

Игорь возвращался с реки под вечер, голодный, усталый. Около дома он вспомнил о матери. Рассердится. Весь день не готовился. И вчера почти то же. Нехорошо…

Мать поливала во дворе цветы. Игорь с виноватым видом подошел и взялся за лейку.

— Мама, дай я полью.

Но Феоктиста Антоновна отвела руку с лейкой.

— О чем ты думаешь?

— Я, мама… — пробормотал Игорь, а больше не нашелся, что сказать.

— Извещение из института прислали, а ты…

— Где? — Игорь бросился со всех ног в дом.

— На комоде! — крикнула вдогонку Феоктиста Антоновна.

Игорь читал извещение, когда пришел отец.

— Значит, во второй поток? — он удовлетворенно потер сухие маленькие ладони, подмигнул Игорю. — Вот видишь, вышло, как я говорил…

Ужин проходил в тягостном молчании. Мать напоминала черную грозовую тучу. Она так сердито размешивала чай, что стакан звенел на весь дом. Отец несколько раз бросал на нее умоляющие взгляды, морщился, но ничего не говорил. Игорь тоже молчал, зная, что причиной всему извещение.

После чая Иван Александрович сразу ушел в кабинет. Закурил, достал из стола плотную глянцевую бумагу и, затягиваясь дымом, надолго задумался. Потом написал: «Уважаемый Сергей Борисович!» Иван Александрович поскреб концом ручки висок с короткими серебристыми волосами и, взяв новый листок, написал:

«Дорогой Сергей Борисович!

Здесь, в глуши, часто вспоминаю знакомых и первым — Вас. Простите за откровенность, но люди Вашего склада бесконечно дороги мне. Чувствую себя глубоко удовлетворенным, когда вижу, что хоть немного похожу на Вас. Вот тогда, решая судьбу Вашей работы о Тихомирове, я пошел напролом, не посчитался ни с чем. Впрочем, зачем об этом теперь вспоминать… Кажется, становлюсь болтлив — верный признак старости.

Пишу Вам потому, что хочется мне залучить Вас к себе. Природа здесь бесподобная, и Вы прекрасно отдохнете. Приезжайте, дорогой, без всякого стеснения. Отведем душу в разговорах. Нам есть о чем поговорить.

Письмо Вам передаст мой сын Игорь. Он окончил десятилетку и живет мечтой о Вашем институте. Надеюсь, если у него возникнут трудности при поступлении, Вы поможете.

Заранее благодарен Вам, И. Гвоздин».

Иван Александрович, держа наготове ручку, прочитал письмо и недовольно поморщился: «Не то. Надо как-то тоньше».

С кандидатом сельскохозяйственных наук Сергеем Борисовичем Баталиным Гвоздин впервые столкнулся, когда работал инструктором.

Баталин принес рукопись, в ней подробно описывалась многолетняя работа опытника-мичуринца Тихомирова. Автор, о котором Иван Александрович был уже наслышан, оказался простодушным, увлекающимся. Он восторженно рассказывал о значении выведенного стариком-селекционером сорта эспарцета.

— Правда, не все со мной согласны. Скептически относится к Тихомирову наш уважаемый Петр Васильевич Долинский.

При упоминании имени известного профессора Иван Александрович насторожился, вскинул на Баталина глаза.

— Вот в брошюре-то я как раз и доказываю, что Петр Васильевич не прав.

— На авторитет, так сказать, покушаетесь? — не то с одобрением, не то с недоверием заметил Иван Александрович.

— Всякому человеку свойственно ошибаться.

Иван Александрович, ничего не сказав, уткнул нос в рукопись, начал ее быстро листать.

— Хорошо, я прочитаю.

Рукопись понравилась Ивану Александровичу, но профессор Долинский дал о ней резко отрицательный отзыв. Второй ученый ходил вокруг да около.

Гвоздин, ничего не говоря автору, отправил рукопись в сельскохозяйственную академию имени Тимирязева. Ответ оказался неожиданным. Ученый с мировым именем высоко оценил брошюру, рекомендовал опубликовать ее. Озабоченно потирая лоб, Иван Александрович долго ходил по кабинету, затем позвонил в сельскохозяйственный институт.

Не более как через полчаса Баталин сидел перед Иваном Александровичем. В его глазах чувствовалось настороженное ожидание. Гвоздин достал из стола рукопись и местные рецензии.

— Сергей Борисович, от души хотел порадовать вас, но нечем. Честное слово, такая, понимаете, досада… Вот что пишет о вашей брошюре Долинский…

— Мнение Петра Васильевича мне известно. Я говорил вам…