Дороги в горах - [10]

Иванов, склонив голову, молча ждал, когда начальство разъяснит, в чем именно отсутствует культура.

Гвоздин зашел за прилавок.

— Кто так располагает товар? Вот платье. Смотрите! Красивое, материал дорогой. Все измято, болтается на гвозде. Товар должен кричать, звать покупателя. А у вас настоящая свалка!

— Это правильно. Отгладим, — согласилась высокая с завитыми волосами девушка, которая, расстелив на прилавке газету, ела бутерброд, запивая его молоком.

Иван Александрович зашел в кабинет заведующего, по-хозяйски сел за стол, просмотрел разбросанные бумаги. Заведующий некоторое время растерянно топтался у двери, потом, настороженно косясь на Гвоздина, тоже присел.

— Не работаешь с коллективом.

Иванов привстал.

— Правильное замечание, Иван Александрович. Ничего не скажешь. Есть упущение. Постараемся в кратчайший срок исправить. Наведем культуру.

В руках Иванова неизвестно когда и как появился сверток. Осторожно, точно по льду, он приблизился к Гвоздину, положил сверток на стол.

— Утром ваша супруга была. Просила оставить отрез на костюм. Хороший материал. Давно такого не получали.

Иван Александрович, не глядя, ткнул в пепельницу папиросу, развернул бумагу. Взглянув на материал, он оттолкнул сверток.

— Где ручка? Приказ напишу об увольнении. Да, да, не удивляйтесь. Позволь еще раз… Старался бы, как лучше массового покупателя обслужить. А жены начальства без тебя обойдутся.

— Да я ведь что, Иван Александрович… — весь бледный, бормотал Иванов. — Только для вашей супруги исключение сделал. А так никому… Жена Валерия Сергеевича совсем у нас не бывает. Не интересуется, да и некогда, видать, Татьяна Власьевна заходит иногда. Все ковры ждет.

…Из магазина Иван Александрович пошел обедать. Он с удовольствием ел окрошку, когда в столовую вошла Феоктиста Антоновна с пачкой газет в руке.

— Почта! — обрадовался Гвоздин. — Давай-ка сюда.

— Ух, невозможно… Дышать нечем. — Разомлевшая Феоктиста Антоновна подала мужу вскрытый конверт: — Игорю…

Иван Александрович вынул из него бумажку в четверть листа.

— Ну вот, допустили к экзаменам… Где он?

— А ты думаешь, я знаю… На реке пропадает. С самого утра ушел.

Иван Александрович спокойно вложил в конверт извещение и принялся за окрошку. Хлебнув несколько раз, он сказал, не поднимая головы:

— Так говоришь, будто сама молодой не была. Вспомни-ка…

— При чем тут сама? — вспылила Феоктиста Антоновна. — Я не о том совсем… Пусть ходит, даже за этой Арбаевой ухаживает. Я смирилась… Но он ведь совсем не готовится. Сегодня книжки в руки не брал.

— Надо заставить. Я поговорю… А больше что?.. Не поеду я за него сдавать. Если бы даже хотел — не сдам, не смогу.

Эти сказанные в шутку слова вызвали на лице Феоктисты Антоновны выражение обиды и скорби. Отвернувшись, она сказала дрожащим голосом:

— Игорь тебе сын или кто? Неужели душа не болит? Я ночи не сплю. Что будет, если не сдаст?.. Куда мальчишке деваться? А ты можешь помочь, только не хочешь. Из упрямства не хочешь. И не говори мне!..

Иван Александрович не раз вспоминал одного знакомого в сельскохозяйственном институте. Только скажи — все устроит. Обязательно устроит, потому что чувствует себя в большом долгу… Но так думал Иван Александрович до этого, а сейчас бросил со злом на стол ложку, вскочил со стула.

— Даже поесть не даст. Куда меня толкаешь? Опять эти… — Иван Александрович замысловато покрутил пальцами перед лицом жены. — Не выйдет! Да, да! И в магазинах нечего делать. Ходит!..

Феоктиста Антоновна не успела ничего сказать — Иван Александрович сорвал с вешалки фуражку и вышел из дому.

* * *

В последние дни Игорь зачастил на Катунь. И каждый раз река встречала его по-разному. Она то сердилась, гнала от себя, то была ко всему безразличной, то ласковой. А сегодня Катунь смеялась. Смеялась молодо, приветливо. От берега до берега на широкой поверхности, залитой щедрым солнцем, — ни ряби, ни единой морщинки. Лишь на самой стремнине протянулась бугристая полоса, напоминая зимнюю дорогу.

Игорь и Колька Белендин сидели на высоком, плоском, как стол, камне. Будто в почетном карауле, замерли за их спиной молодые березки.

Колька задумчиво смотрел на реку.

— Счастливый ты, — сказал он, не глядя на сидящего рядом Игоря.

Игорь резко отличался от Кольки телосложением: более высокий, но тонкий, узкогрудый и немного нескладный, с длинными руками. От солнца тело Игоря не потемнело, не приняло красивого оттенка бронзы, а стало розовым. На груди, шее и спине между лопатками кожа шелушилась, отделяясь тонкой, похожей на папиросную бумагу, пленкой.

— Это почему же я счастливый? — спокойно, даже с оттенком безразличия спросил Игорь, точно разговор шел не о нем, а о ком-то постороннем.

— Сам удивляюсь… Везет, понимаешь, тебе… — Колька будто ненароком покосился вправо на кусты, за которыми купались Клава и Нина с подругами. Девушек не было видно. Лишь цветисто пестрели развешанные на кустах платья да слышались всплески и визг. Громче всех визжала, конечно, Нинка.

Колька бросил в воду гальку. Внизу колыхнулись березки, колыхнулся камень, на котором они сидели.

Колька звучно втянул в себя воздух и положил на колени голову. Вот уже второй месяц он живет у брата Андрея в МТС. Приказом директора его зачислили штурвальным на прицепной комбайн. Да, живет Колька там, готовится к уборке, а сердце здесь, в Шебавине. И как ни крепился Колька, как ни старался не обращать внимания на сердце — не выдержал: отпросился на два дня домой. Отпросился для того, чтобы еще раз увериться в отношении к нему Клавы. Это он организовал сегодня коллективное купание. Хотя лучше было не приезжать, не собираться на реке… Оказалось, все думы о Клаве напрасны. Она предпочитает Игоря. По всему видно. А почему Игорь? Сколько лет они вместе, а этот только приехал…