Дорога на плаху - [120]

Шрифт
Интервал

— Женя, девочка моя, нет и не было никакой газеты! — в отчаянии воскликнул отец.

— Газета была, папа, я только что держала ее в руках, до твоего прихода. Но если там вранье, то я по-прежнему считаю себя неполноценной, если правда, я могу обрести счастье с Борисом! Ты это-то понимаешь?! Вдумайся, папа, в мои слова. Борис Петраков тяжело ранен и нуждается в моей помощи. И не только — в моей любви! Вот телеграмма от него и его мамы. Я поеду к нему, он умрет от тоски, я это знаю. Но я поеду, я поеду и спасу его! И как хорошо, что я полноценный человек, ты представляешь мою радость!? Я полноценный человек! Все мои несчастья от родственного кровосмешения! Мне нечего бояться Бориса, он будет мой, он будет мой! Он мне говорил: любовь спасет мир, я ему скажу: любовь спасет жизнь! Он нуждается в моей любви! Как в солнечном свете, как в воздухе, как в глотке студеной воды! — Евгения говорила торопливо, боясь, что ее прервут, и она не выскажет до конца свои мысли и намерения. Рябуша взял телеграфный бланк и прочел его, внимательно слушая дочь. — Ты понял, папа, он ждет меня, мама боится отпускать меня одну, но мы решили ехать вместе, если ты согласен. Ты же согласен, папочка? — Евгения ласково посмотрела ему в глаза.

— Женя, я готов ради твоего счастья на все, готов ехать вместе с вами.

— Всем ехать не скромно, папа, ты приедешь на нашу свадьбу, если Борис сделает мне предложение. Мы поедем с мамой. Ну что ты стоишь, мама, собирайся, пожалуйста! — Евгения нервно указала ей на шифоньер, где находились вещи, и мама нерешительно направилась в указанном направлении со слезами на глазах, подозревая, что с ее дочерью не все в порядке. Жене надо дать успокоительное, снотворное, или еще что-нибудь такое, что может снять стресс, успокоит ее взбудораженные нервы и охладит разгоряченное воображение. Но она не решалась противиться желанию дочери, а только сказала:

— Папа, ты бы принес Женечке воды с феназепамом и реланиумом, она излишне возбуждена, а я буду собираться в дорогу.

Отец понял намерения мамы, его тоже беспокоило экзальтированное состояние дочери, что могло отрицательно отразиться на ее психике. Он согласился с предложением жены, направился на кухню за аптечкой, поддерживая разговор.

— Женя, я думаю, вам надо лететь через Москву. Раньше, я знаю, были рейсы в Крым с посадкой в Ростове. Был и прямой до Ростова. Сейчас трудно сказать.

— Я тоже так думаю, но давай выясним, может быть, есть и прямой? Мне надо быстрее попасть к Борису. Я чувствую его тоску, я видела его во сне, ему нужна моя любовь, в которой он сомневался. Но он сомневался напрасно. Я приеду, и у него откроется второе дыхание, моя любовь для него станет эликсиром жизни! Как только мы возьмем билеты на самолет, сразу же дадим ему телеграмму, он ждет! — торопливо продолжала Евгения.

Отец подошел к ней со стаканом воды.

— Женя, выпей, пожалуйста, успокоительное, ты не в меру возбуждена.

— Ничего не надо, это проснулась спящая любовь к Борису, она бурлит во мне, и как гейзер вырывается наружу, а ты хочешь ее успокоить снотворным. Нет уж, папочка, вот соберусь в дорогу, тогда выпью. — Евгения отстранила стакан. — Ты лучше позаботься о билетах, позвони в справочное.

— Я сейчас схожу к соседям, и все выясню. А вы тут укладывайте вещи в чемоданы. — Рябуша ушел и вернулся минут через десять.

— Есть прямой рейс два раза в неделю. Это самый наилучший вариант. По своим каналам я достану два билета на послезавтра.

— Но это долго, через Москву быстрее.

— Что ты, дочка. Прямой самолет надежнее. В Москве можно застрять на пару дней. И спокойнее: сел дома, вышел в пункте назначения. Я знаю Ростовский госпиталь, я там бывал и расскажу, как вам добраться до него.

— Папа правильно говорит, — поддержала мать.

— Решено, летим прямым. Доставай билеты.

— Если ты себя хорошо чувствуешь, я поеду сейчас же.

— Если ты отложишь, это и будет моей пыткой.

— Все, я еду, вот только выпью стакан воды. Давайте ваши паспорта, пенсионное удостоверение мамы, ей положена скидка. Кстати, где наши сбережения?

Мама вынула из глубины антресоли пакетик с деньгами и передала мужу.

— Здесь хватит на дорогу, но где взять на проживание? Ах, если бы дали в кредит.

— Мама, у меня тоже кое-что есть. Даже в долларах.

— На первую неделю вам хватит этого, затем я оформлю кредит, я же работающий пенсионер! Деньги, о которых говорится в телеграмме, надо получить и вернуть Валентине Александровне, — сказал отец. — Все, я поехал.

Рябуша скрылся за дверью, а мать с дочерью продолжили сборы.

— Меня теперь, мама, ничто не заботит, как выполнение долга перед Борисом, перед этим святым человеком. Он пронес любовь ко мне через время, и я отвечу ему взаимностью. Это так прекрасно!

— Да, Женя. У нас с папой все было взаимно и глубоко сердечно. Мы прожили с ним душа в душу. Нам не хватает только твоего счастья, и если ты его обретешь с Борисом, мы будем на него молиться. Мы отдадим ему самое дорогое, что у нас есть — тебя.

— Спасибо, мама, за поддержку. Что берем с собой?


На четвертые сутки утром, придя в госпиталь, Валентина Александровна направилась к почтовой этажерке, что стояла в просторном вестибюле, зажатая с двух сторон торговыми лотками вытянутыми вдоль глухой стены, перебрала в ячейке на букву «П» письма и телеграммы, надеясь на ответ Евгении. Его не было.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.