Дорога на плаху - [118]
Госпиталь был полон не только ранеными, но матерями и женами солдат и офицеров. Каждая мать стремилась подольше побыть у постели сына, это создавало сутолоку и неудобство и родственникам разрешено находиться в палатах ограниченные часы. Вечером, уставшая Валентина Александровна вышла из госпиталя и прошла к примыкающей к зданию алее, по которой беспрестанно сновали люди, прогуливались выздоравливающие, городской гул тонул в зелени парка и здесь было относительно тихо. Спешить ей было некуда, и она решила просто пройтись в этой тишине, успокоиться от пережитого дня и увидела сидящую на скамейке несколько раз попадавшуюся на глаза пожилую женщину. Сейчас она уставшая и чем-то очень удрученная сидела и скорбно теребила кончики головного платка.
— Я вас сегодня несколько раз видела в коридоре, у вас кто здесь? — участливо спросила Валентина, присаживаясь рядом.
— Внук с тяжелым ранением в живот. Накупила ему лекарств, врач говорит, что Сенечка мой выкарабкается, коль его бабушка так заботится.
— Дай-то Бог, а у меня сын, — и Валентина Александровна поведала о своем горе, и когда закончила краткий рассказ, спросила: — Вы где остановились?
— Не спрашивайте, нигде. Дорог ночлег, поиздержалась на лекарстве, поеду на вокзал. День-два и домой.
— Я устроилась в ведомственной гостинице. Она небольшая, всего несколько номеров, но я в одноместном поселена, как командированная на завод. В номере диван есть, вот на него я вас и устрою, если вы не будете возражать.
— Я то не буду, да разве нашего брата пустят, у меня заплатить нечем.
— Начальства сейчас уже не застанешь на заводе, да мы с вахтершей договоримся. Едем, там чайку попьем.
— Что ж попытаем счастья, — согласилась новая знакомая Валентины.
Через час они стояли на вахте, и Петракова объясняла дежурной по гостинице ситуацию. Но та ни в какую не соглашалась пропустить на ночлег солдатскую бабушку. Она загородила проход и сердито говорила:
— Мне наплевать на вашу ситуацию. Я сегодня пущу вас по доброте своей, а завтра останусь без работы по вашему злу.
— Да какое же зло, уважаемая, — увещевала ее Валентина, — горе, горе привело нас сюда, вы перепутали все добродетели, побойтесь Бога.
— Бога мне бояться нечего, а вот моего начальника — надо, — не сдавалась дежурная, — гостиница переполнена.
— Я же не бесплатно хочу провести эту женщину. Возьмите на первый случай сто рублей, — Валентина достала из кошелька деньги.
— Это совсем другой разговор, — смягчилась вахтерша. — Все наши добродетели теперь измеряются кошельком, милая, — и она пропустила женщин.
— Валя, как же я рассчитаюсь, мне так неудобно перед тобой. Ах, какие люди? — терзалась новая знакомая Петраковой, поднимаясь на третий этаж гостиницы.
— Это обстоятельства, они всегда выше нас. У человека способности ограничены, на совесть ничего не купишь, а продать ее можно, а тут представилась возможность заработать. Вот человек и выжимает все из обстоятельств.
— Сколько я делала бескорыстно добра людям, Валя!
— Согласна. Но вы не были захлестнуты рынком горя, оно тиражируется и тиражируется и для многих это уже не событие, вызывающее душевные страдания, а источник дохода. Мой сын уже дважды побывал на краю жизни, и рынок горя глубоко в сердце всадил мне свои омерзительные когти. Я постоянно ощущаю их. Пусть эти сто рублей будут моим лекарством. Так что о долге забудьте.
Женщины вскипятили воду, заварили чай, перекусили бутербродами и улеглись отдыхать.
XXI
Отследить бандероль с досье на Евгению Кузнецову не удалось. Евгения получила ее вместе с тревожной телеграммой из Ростова. Она расписалась в тетради почтальона, и пробежала глазами телеграмму. В ней сообщалось:
«Борис тяжело ранен. Хочет вас видеть. Деньги на самолет высланы. Адрес: Ростов, военный госпиталь. Петракова».
— Мама, мама, какой ужас! Борис тяжело ранен! Сколько же времени меня будет преследовать злой рок! — вскричала несчастная Евгения, кладя бандероль на стол. — Послушай, что пишут в телеграмме! — она читала, а крупные слезы неудержимо катились по ее щекам.
— Милая ты моя! — мать, постаревшая и поседевшая за последний год, но все еще со следами былой красоты, обняла Евгению, усадила на диван, пристроилась рядом, взяла из рук дочери телеграмму и уставилась на строчки бланка, невидящими глазами, наполняемые слезами. — Я не нахожу слов. Какое несчастье, какой хороший человек поплатился здоровьем из-за чужих интересов! — И видя порыв дочери, то, как она решительно глянула на часы, заголосила:-Куда же ты одна, там так страшно? Ты такая молодая, неопытная, доверчивая, тебя могут украсть бандиты, превратят в рабыню, потребуют выкуп!
— Мама, я поеду. Вот дождусь папу и поеду. Это мой долг. Он нуждается в моей помощи, в ласке. Он меня любит. Я обязана отдать ему свою жизнь. Это Божеское предначертание! Мама, это моя звезда! Я вижу свой путь к нему! Борис жив, может быть даже калека, там столько мин, но я спасу его своей любовью. Что там в бандероли, посмотри, может быть, от него. Мне некогда, я буду собираться.
— Я поеду с тобой, Женечка, — сказала мама, беря бандероль.
— Хорошо, если тебя отпустит папа.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.