Дорога на плаху - [117]
Валентина еще больше пришла в смятение, когда, наконец, разыскала палату с тяжело ранеными офицерами и увидела своего сына под белыми простынями с лицом восковой желтизны, впалыми черными глазами, вбежала к нему и упала на колени, уткнувшись лицом в его бок, глуша свои рыдания скомканной простынею.
— Сынок, я тебя нашла! Здравствуй! — подняла она голову.
— Мама, милая, сядь на кровать, встань, ради Бога, — он пытался поймать ее руку, и когда это сделать удалось, притянул ее к себе, поцеловал в дрожащие губы. — Успокойся, все хорошо, все нормально.
— Нет нехорошо, посмотри, какое у тебя восковое лицо!
— Ну что ты, мама, это от тоски по родному человеку, теперь я больше никому не нужен, как только тебе.
— Что ты такое говоришь, сынок, разве ты потерял любовь на этой проклятой войне?
— Нет, мама, любовь я не потерял, я потерял ногу, кому я такой нужен?
— А Евгения? Я была тогда неправа, и если бы не мое глупое упорство, ты не оказался бы на этой койке! — мать в отчаянии сжала кулачки.
— Мама, не казни себя, я сам решил ехать на войну. Теперь я калека, этим все сказано. Но давай забудем о потере, угости меня своими шанежками, я так мечтал их поесть.
— Сынок, но я так торопилась и не успела их напечь. Но я напеку здесь, угощу всех.
— Я часто вспоминаю, как Евгения настряпала мне пирожков и принесла в больницу.
Мать глядела на сына и видела неописуемую тоску, угнездившуюся в его глазах. Тоска безнадежности и холода, даже появление матери не смягчило ее жестокость. Это больше всего напугало Валентину Александровну, и страх за жизнь сына с новой силой пополз к ее сердцу.
— Сынок, может быть, ты голоден? Выпей хотя бы соку, есть виноградный и яблочный, — она достала из сумки коробку, кружку и стала наливать сок. — Выпей, приободрись, не пугай свою маму отрешенностью от жизни. Я, пожалуй, пойду и дам телеграмму Евгении с просьбой приехать. Деньги у меня есть. Я получила командировочные, директор завода не поскупился, и перешлю ей на дорогу. Нет-нет, я это сделаю. Я вижу, ты этого хочешь. Пей сок, вот так и не задерживай больше меня. Почта есть при госпитале, я обернусь быстро, — сказала мама и поспешила на выход.
В этот же день Валентина Александровна встретилась с лечащим врачом и высказала тревогу за состояние сына.
— В его глазах холод и тоска, его душа плачет, — говорила Валентина Александровна.
— Согласен, у парня тяжелая депрессия, связанная с потерей ноги. У него есть любимая девушка?
— Да.
— Она любит его?
— Кажется, да.
— Так предложите ей приехать. Это вернет интерес к жизни, ускорит выздоровление.
— Я это уже сделала. Осталось ждать, она в далеком Омске.
— Уверен, если она приедет, это перевернет его настроение.
Дни томительного ожидания вестей от Евгении ухудшили и без того неблестящее состояние раненого. Борис почти ничего не ел, пил только яблочный сок, не реагировал на боль при перевязках, то впадал в забытье, то бредил во сне, то смотрел в одну точку все с той же тоской в глазах, какую увидела мать в первый день встречи, только она теперь упрочилась. На какое-то мгновение в его глазах промелькнул интерес, когда Валентина рассказывала о несчастном случае с Лилей в офисе у Кудрина, и что его арестовали, но потом, вроде, выпустили, признав смерть в результате несчастного случая.
— Ко мне домой приходил следователь и подробно расспрашивал о твоих отношениях с Лилей, — говорила мама извинительным тоном. — Я ему ничего конкретного не сказала, потому что их не было. Но больше всего он расспрашивал о том разговоре с Фомкиной, который состоялся у меня утром по твоей просьбе.
— Глупости, мама, это убийство! Какие глупости! — воскликнул с негодованием Борис, и в газах у него засветились живые огоньки. — Вот на таких глупостях строится вся наша жизнь.
Но живительные огоньки светились у него всего несколько мгновений, и как только он закончил говорить, потухли.
— Я мама, теперь не смогу очищать нашу землю от нечисти, пусть уж простят меня люди.
— За что, сынок? Это правители должны просить у тебя прощение за свою безмозглую политику, сеющую зло, за отсутствие доброты в своих душах.
Но Борис не поддержал диалог как прежде, и мама скорбно замолкла, поняв, что разговорить сына не в состоянии. Она находилась в госпитале третий день, на ночлег уходила в гостиницу завода, где могла хорошо отдохнуть, чтобы в заботах о сыне проводить весь день. С устройством ей повезло, спасибо директору, она уже выполнила его небольшое поручение и теперь предоставлена сама себе. Она видела, с какими мытарствами сталкиваются большинство матерей в поисках ночлега, за который ростовчане дерут с них три шкуры. Спрос на угол велик, почему же не заработать на несчастье. Люди идут на все: одни, не жалея себя и средств, какие смогли собрать, рвутся обогреть, приласкать, поддержать родное чадо теплом своего сердца, другие, задраив забрало совести, греются на великодушии первых, порожденных личным несчастьем. И этот комок взаимоотношений разрастался, приобретая чудовищные формы и устрашающие последствия, укладываясь в классическую формулу: акулы войны всегда сыты ее кровью, и продолжение ее для них благо.
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!
В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.
Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.