Дорога к счастью - [39]

— Разве можно? Разве можно?..

— Следующая, — продолжал Доготлуко, — первая активистка, женщина нашего аула — Амдехан. Третий, — выросший в нашем ауле и проведший жизнь в тяжелом труде, — Иван Суслов, бывший батрак Бехуковых.

Здесь Доготлуко выжидающе приостановился. Собрание изумленно замерло на несколько секунд, затем сразу вскипел жаркий говор, утонувший в громе рукоплесканий…

Из списка Доготлуко собрание не отвело ни одного кандидата. Собрание впервые видело такие торжественные выборы президиума, но эта новинка понравилась людям и они наперебой стали выкрикивать дополнительные кандидатуры. Таким образом, к списку добавили имена еще нескольких стариков и старухи Дарихан.

С усаживанием президиума Доготлуко пришлось немало повозиться, потому что избранники скромно уступали друг другу первенство и никто не соглашался сесть первым.

Смешное и упрямое сопротивление оказал Иван.

Соседи подталкивали его, но он упирался.

В конце концов батраки рассердились на него, и один из них даже прикрикнул на Ивана:

— Ты што, сказывся? Иди, сидай сичас же! На то и советська власть, штобы рабочему народу почет был. Иди, сидай, дурень!

Иван вдруг решился, посерьезнел и, поправив на голове свою шапку, с неожиданной солидностью, высокий, угловатый, зашагал к столу президиума.

Этот случай особенно оживил собрание: каждый чувствовал, что восхождение Ивана, ранее самого униженного и самого бесправного человека в ауле, на почетное место в президиуме, — не простая формальность. Ивана провожали в президиум аплодисментами и теплыми сочувственными восклицаниями:

— Иди, иди, Иван, довольно ты ходил в ярме Бехуковых!..

Последней заняла свое место в президиуме Амдехан. Большая абадзехская папаха Карбеча и красная косынка Амдехан оказались рядом. Это послужило предметом теплых шуток собравшихся. Амдехан, поняв причину общего оживления, впервые после своего суда позабыла свою обиду на мужское племя аула и улыбнулась. Но Карбеч в своей торжественной окаменелости был неумолимо строг и молчаливо серьезен.

У Доготлуко было заранее условлено с Амдехан, что вести собрание будет она. Теперь, когда дошло до выполнения председательских обязанностей, она устрашилась. Неуверенно, словно ей приходилось поднимать огромную тяжесть, она встала, замялась на несколько секунд, по-женски стыдливо склонилась над столом, разгладила кумачевую скатерть перед собою и вдруг, словно бросаясь в воду, подняла голову и оглядела собрание. Она увидела перед собою женщин, смотревших, как ей показалось, с укором на ее малодушие, мужчин в напряженном ожидании, и среди них немало таких, которые за этим удивленным напряжением припрятали злорадный смешок, готовый прорваться по первому поводу. Заметила она и Хаджи Бехукова, застывшего в немом изумлении, с раскрытым, как у ворона в знойный полдень, ртом… Амдехан строго сдвинула густые брови, расправила плечи и, гордо выпрямившись, громко и четко выговорила слова, впервые произносимые черкешенкой за всю историю аула:

— Аульское собрание, посвященное великому дню трудящихся всего мира, Первому мая, открываем. Доклад сделает Доготлуко, даем ему слово.

Доготлуко вышел из-за стола и начал свой доклад.

Собрание замерло.

Мхамет, затаив дыхание, с тревогой уставился на Доготлуко. Сердце его леденил страх за друга: «Сможет ли он сказать слово перед всем аулом? А вдруг он скажет слишком острые слова и даст компании Бехукова повод учинить большой халбалык…» Он позабыл обо всем на свете и не заметил даже неприличия того, что выдвинулся из рядов и один стал впереди всех.

Не один Мхамет испытывал такую тревогу. В ауле еще никогда не видели, чтобы один человек, как теперь Доготлуко, стал перед всеми обособленно, да еще на возвышении, и взял бы на себя смелость сказать все слова, которые должны были сказать мудрейшие старики аула. Аульчане привыкли к шумным сходкам, где говорящий чувствует рядом подпирающие его плечи единомышленников. К тому же они все понимали, что слово, которое должен сказать Доготлуко, какое-то большое и особенное слово и что обычное стариковское красноречие с его витиеватостью, с частыми молитвенными упоминаниями аллаха, не подходит для данного дела, что надо найти какие-то новые, приличествующие новизне и величию сегодняшнего торжества особые слова. Но какие должны быть эти новые слова? Сможет ли Доготлуко найти нужные слова? Он ведь всего только их аульный парняга, которого они с малых лет знают, — откуда же он возьмет новые, неведомые им слова и понятия?..

Так думали о Доготлуко только друзья.

Сторонники Бехукова с неменьшим напряжением следили за Доготлуко. Их сердца замирали от подленького злорадного ожидания: «Сейчас он пойдет ко дну, оскандалится перед всем аулом. Так ему и надо, — пусть не отгоняет почтенных стариков и хаджи аула от общественных дел! Пусть не думает, что он умнее всех в ауле! Пусть посмотрит теперь, как трудно проводить аульское собрание без помощи опытных, уважаемых и красноречивых стариков аула…»

Но никто не ожидал, что Доготлуко так умеет плавать, свободно отдаваясь быстрому потоку слов. Он сперва начал неуверенно, но скоро выправился и обрел спокойную четкость. Он как бы забирал весь мир в охапку, и перед его словами расступался мрак неизвестности и таинственности чужеземных стран.