Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [178]

Кампания по борьбе за гражданские права вернула христианству центральную роль в американской политике, которую оно утратило ещё до гражданской войны. Разбудив сонную совесть белых христиан, Кинг заставил свою страну вступить на новый путь – путь преображения. Слова о любви, подобные словам Павла, для которого она была важнее пророчеств, знания, даже веры, вновь стали революционными. Кинг мечтал о том, что будет явлена Слава Господа – и её узрит всякая плоть. Его мечта нашла отклик всюду в Америке – в кофейнях Западного побережья и в церквях Алабамы, в кампусах университетов и в бастующих цехах, среди адвокатов и среди мусорщиков, – побудив американцев устремиться к бурной реке справедливости и к непрерывному потоку добродетели. Он предложил им тот же образ прогресса, который в XVIII в. вдохновлял квакеров и евангельских христиан на борьбу за отмену рабства, – только теперь, в 1960-х гг., искрой, от которой это пламя разгорелось ярче прежнего, стала вера самих афроамериканцев. Голосом протеста стал голос церквей, в которых молились чернокожие. Речь не только о величественном пастырском баритоне самого Кинга, но и о музыке, раздававшейся из радиоприёмников и стереосистем по всей Америке. Во время пикетов и маршей 1950-х чернокожие протестующие пели песни, унаследованные от мрачных времён неволи: о Моисее, спасающем свой народ от рабства, об Иисусе Навине, сокрушающем стены Иерихона. В 1960-х начало казаться, что хоровое пение песен в жанре госпел действительно способно преобразить мир: что «перемены придут» [964]. Джеймс Браун, выросший в нищете, но ставший самым изобретательным и дерзким из всех чернокожих певцов-суперзвёзд, положил начало жанру фанк, вдохновившись музыкой, звучавшей в одной особенно колоритной церкви евангельских христиан. Браун был человеком предприимчивым – то пел дифирамбы капитализму, то объявлял во всеуслышание, что гордится тем, что родился чёрным, – но он никогда не забыл, сколь многим обязан Объединённому дому молитвы за всех людей Церкви на холме веры апостольской. «В людях, достигших святости, больше огня» [965].

Словно ароматом благовоний, идеалами и лозунгами движения за гражданские права чернокожих дышали даже те, кто никогда не бывал внутри «чёрной» церкви. То, что участники «Битлз» верили в важность любви не меньше, чем Кинг, и принципиально отказывались выступать в местах, где существовала сегрегация, разумеется, не делало их – как сказал бы Джеймс Браун – святыми. Правда, Леннон и Маккартни впервые встретились на церковном празднике, но с тех пор и они, и остальные участники четвёрки потеряли свою детскую христианскую веру. Маккартни называл её «штукой для святош» [966]: одиноким женщинам, пользующимся пудрой, которую они хранят в банке у двери [967], оно, может, и подходит, но не группе, покорившей весь мир. Церкви – это что-то старомодное и скучное, а «Битлз» – совсем наоборот. В Англии даже нашёлся епископ, который стал утверждать, что традиционное христианское понимание Бога устарело и что нет правил, кроме любви. Когда в 1966 г. в интервью газете Леннон заявил, что «Битлз» уже «популярнее Иисуса» [968], это мало кого удивило. Лишь четыре месяца спустя, когда его высказывание было перепечатано в американском журнале, последовала грозная реакция. В США пасторы давно уже относились к «Битлз» с подозрением – особенно на юге, в так называемом Библейском поясе. Там проповедники – неосознанно вторя Леннону – объявляли битломанию формой идолопоклонства. Некоторые даже опасались того, что за ней стоят коммунисты. Многим евангельским христианам – пристыжённым призывами Кинга к покаянию, сбитым с толку моральным пылом, зародившимся за пределами их церквей, напуганным тем, что их дочери визжали и чуть ли не писались при виде четырёх странноватых англичан, – этот повод выбросить пластинки «Битлз» на помойку принёс благословенное облегчение. А расисты, не внявшие призывам борцов за права чернокожих, восприняли его как вызов на бой. Члены Ку-клукс-клана воспользовались случаем, чтобы выставить себя защитниками протестантских ценностей. Уничтожив в огне пластинки, они принялись сжигать парики. Узнаваемая лохматая причёска участников «Битлз» сама по себе казалась клановцам кощунством. «По ним даже непонятно, – огрызался один, – белые они или чёрные» [969].

Но всё это никак не изменило взглядов Леннона на христианство. Для участников «Битлз», в отличие от Мартина Лютера Кинга, понимание любви как силы, наполняющей мир жизнью, не было связано с внимательным чтением Священного Писания. Им оно представлялось чем-то само собой разумеющимся. Лишившись якоря богословия, христианское понимание любви, способствовавшее активизации движения за права чернокожих, пустилось в плавание по волнам ещё более психоделическим. К лету 1967 г. «повеселели» [970] не только «Битлы». Дорожки и таблетки распространились повсеместно. Странные люди, украшавшие свои длинные волосы цветами, приводили евангельских христиан в ужас. Какие ещё нужны доказательства, чтобы все поняли, что перемены происходят по воле Сатаны? А блаженные разговорчики о мире и любви – лишь прикрытие для наркотиков и секса. Две тысячи лет предпринимались попытки сдержать напор страстей – теперь, казалось, началось движение в обратном направлении. Доля истины в этих упрёках была, но христианские моралисты всё равно смотрелись чудовищно старомодно. В глазах любителей марихуаны проповедники были узколобыми фанатиками. Что могут знать о любви эти коротко стриженные мужчины, умеющие только краснеть да тыкать в других пальцами? «Лету любви» сопутствовало ощущение напряжённости, непреодолимого разрыва, борьбы противоположностей и культурной войны.