Дом вампира и другие сочинения - [53]

Если бы суд закончился здесь, Уайльд был бы с триумфом оправдан. К сожалению, здесь он не закончился. Вереница перепуганных молодых людей, которым пообещали освобождение от судебного преследования, если они дадут показания на стороне обвинения, свидетельствовала против Уайльда. Грязные описания слетали не с «алых, как вино, губ юношей», но исходили от сомнительных личностей с акцентом кокни, шантажистов, отбросов лондонского дна; некоторые из них попались в сети известного сводника Альфреда Тейлора, второго подсудимого на процессе Уайльда. Горничные отелей охотно рассказывали об отвратительном состоянии постельного белья в номерах, где Оскар останавливался со своим спутниками на одну ночь; эти ночи не были освящены «божественным Эросом» Платона. «Ураническая страсть» лежала в пыли, попранная ногами самого поэта.

Никакое красноречие, никакие высказывания, даже самые выразительные, не могли изгладить из умов присяжных грязные подробности собранных доказательств. Уайльд был обвинен не в «содомии», но в «непристойных действиях». В противном случае приговор мог быть еще более драконовским. Ни один почитатель Оскара Уайльда, даже самый преданный, не может без содрогания читать стенограмму судебных заседаний. «Любовь, что не смеет назвать своего имени», описанная в прямых физиологических терминах, начисто лишается всяческой привлекательности. Как, впрочем, и любая другая любовь. Мы слишком привередливы, чтобы смотреть лицо фактам. Мы не перестаем думать. Сексуальный акт, лишенный романтического покрывала, уже не кажется прекрасным. Физические проявления страсти представляются непристойными, нелепыми или откровенно отвратительными, если, конечно, мы сами в этом не участвуем. Это верно даже в отношении физического союза, освященного традицией, — ласк в супружеской постели.

Никто, отягощенный запретами нашей цивилизации, не осмеливается представить своих родителей в процессе воспроизводства потомства. Мы боимся подумать о том, что выдающиеся исторические персонажи, такие как Иисус, Платон, Шекспир, Микеланджело, Ганди, были людьми и имели органы для физиологического очищения и секса. Нам не хватает внутренней смелости представить их человеческую природу. В стихотворении «Три сфинкса» я возлагаю вину за парадоксальность человеческой натуры на Создателя, который заключил человеческий разум в шкуру животного:

Катились волны вечности в тиши…

Чтоб вечную дилемму разрешить,

Он Дух и плоть соединил, и сделал

Животное прибежищем души.

Этот нелепый союз является причиной большинства физических реакций на духовные стимулы.

За что меня терзает плотский голод,

Который плоть лишь сможет утолить?

Найдется ли хоть один интеллектуал, который Никогда не задавал себе этот вопрос?

Была ли физическая близость между Уайльдом и Дугласом чем-то большим, чем его школьные «близкие отношения» — спорный вопрос. Дуглас отрицает это. Он настаивает, что их отношения никогда не достигали уровня, который ассоциируется в общественном сознании с «городами окрестности сей»[61]. Гаррис настаивает, что, по крайней мере, однажды, согласно признанию, которое ему сделал сам Дуглас, Оскар приобщил Бози к практике, которую обозначают по-латыни даже в медицинских учебниках. Может быть, это правда, может, неправда. Морально и психологически это не имеет большого значения. К тому же Гаррис не всегда правдив. Он часто прибегает к тому, что Уайльд называл искусством лжи, «как искусство, наука и светское развлечение». Когда во время одной из наших последних бесед я повторил его [Гарриса] утверждение Дугласу, тот промолчал, ни подтвердив, ни опровергнув «обвинение».

Близкие отношения того или иного рода между двумя мужчинами длились в течение нескольких лет. По словам Дугласа, они прервались еще до суда над Уайльдом и никогда не возобновлялись после его освобождения. В это я готов поверить, учитывая ухудшение физического состояния Уайльда после двух лет в британской тюрьме.

Существует один момент, который Бози не смог внятно объяснить, а именно, почему Уайльд не бежал из Англии до суда. Британское правительство намеренно тянуло с ордером на его арест. И Бернард Шоу, и Фрэнк Гаррис неоднократно рассказывали во всеуслышание и повторяли мне, как они тщетно пытались убедить Уайльда покинуть Британию на время, пока скандал не утихнет. У Гарриса была наготове яхта, чтобы переправить Оскара во Францию. Однако Оскар настаивал на том, чтобы досмотреть спектакль до конца. Было ли его решение принято по желанию Бози, крайне самоуверенного и испытывавшего непреодолимое желание унизить своего злобного отца? Была ли это бравада со стороны самого Уайльда? Было ли это результатом нервного истощения, парализовавшего его волю? Все эти факторы могли присутствовать, однако объяснение лежит в другом. Чувство нравственности Уайльда сыграло с ним злую шутку. Моралист, «суперэго» по Фрейду, в подсознании жаждал наказания. Уайльд был своим собственным палачом.

История суда над Уайльдом и его изгнания слишком хорошо известна, чтобы ее требовалось пересказывать. В тюрьме его сознание упивалось раскаянием. Но так ли было необходимо включать Прекрасного Принца в список безжалостных обвинений, которые он предъявлял самому себе? В конце концов, путем логических заключений Уайльд возложил основную вину за свое падение на Бози. Кто знает, какую роль сыграл Роберт Росс в том, чтобы настроить Уайльда против его «милого мальчика» после девяти месяцев, проведенных в тюрьме?