Дом свиданий - [10]

Одновременно со мной на крыльцо поднимаются ещё трое. Они подошли со стороны садовых ворот — женщина и двое мужчин. Один из мужчин — тот самый Джонсон, которого, как мне показалось, я видел погружённым в размышления на каменной скамье. Выходит, на скамье был не Джонсон! Поразмыслив, я прихожу к выводу, что над своим поражением размышлял, конечно же, наречённый Лауры, он пытался соединить разлетевшиеся вдребезги части своей жизни, изменить, по возможности, какую-нибудь деталь, отыскать не столь неблагоприятный вариант или по-новому оценить моменты, до сих пор считавшиеся выгодными и надёжными, но в свете внезапной немилости оказавшиеся сомнительными и совершенно бесполезными. В большом салоне леди Ава, как и положено, окружена толпой гостей, которые прямо с порога направляются в её сторону — приветствовать хозяйку дома; то же самое делаю и я. Наша хозяйка, улыбающаяся и спокойная, встречает каждого трогательной или пленительной фразой Заметив меня, она внезапно оставляет гостей и подходит ко мне, отстраняя назойливо возникающих перед ней людей, лиц которых она безусловно не замечает, и, взяв меня под руку, отводит в сторону, к оконной нише. Выражение её лица переменилось и стало твёрдым, замкнутым, отрешённым. Я не успел ещё произнести ни слова. «Должна сообщить вам нечто важное, — говорит леди Ава. — Эдуарда Маннера нет в живых».

О его смерти мне уже известно, но по моему лицу об этом не догадаться. Принимаю скорбный вид, соответствующий её тону, и коротко спрашиваю, как всё случилось. Леди Ава говорит быстро, невыразительным голосом, какого я никогда у неё не слышал, — в нём глубокое волнение, а возможно, и тревога. Нет, о подробностях трагедии она ничего не знает, буквально минуту назад позвонил её близкий знакомый, который, впрочем, тоже не знает, где и как всё случилось. Однако леди Ава не может больше задерживаться со мной, поскольку со всех сторон к ней тянутся люди. Она резко оборачивается к новым гостям, уже подступившим к ней вплотную, и спокойно, с сердечной улыбкой их приветствует: «Как это мило — вы всё-таки пришли! Я не была уверена, что Джордж успеет вернуться… и т. д.» Вероятно, многим в этом весёлом и беззаботном обществе трагическая новость уже известна, более того, для некоторых ни одна подробность случившегося не является тайной. Но даже посвящённые в тайну, собравшись небольшими группами, ведут разговоры на самые невинные темы: о кошках и собаках, о слугах и сенсационных находках в антикварных магазинах, о путешествиях или, наконец, о последних любовных романах отсутствующих здесь друзей, о приездах и отъездах членов колонии.

Группы возникают и распадаются в зависимости от случайных встреч. Когда я снова оказываюсь перед хозяйкой, леди Ава дружески и непринуждённо мне улыбается и спрашивает, что я буду сегодня пить. «Ещё не знаю, но сейчас выберу», — отвечаю я с улыбкой, без всякой задней мысли, и направляюсь в буфет. Сегодня гостей обслуживают лакеи в белых куртках, а не молоденькие евроазиатки, как это принято на более интимных вечерах. На белоснежной скатерти, покрывающей стол и свисающей до самого пола, стоят многочисленные серебряные тарелки с крохотными бутербродами и пирожными. Трое мужчин, захваченные оживлённой беседой, маленькими глотками пьют шампанское, которое им только что подал лакей. Я подхожу ближе (они разговаривают вполголоса) и улавливаю несколько слов: «…совершить убийство, обставив его необязательными, в стиле барокко, деталями, причём убийство обдуманное, не случайное. Никто другой…» На мгновение я задумываюсь, не имеют ли эти слова какого-то отношения к смерти Маннера, но прихожу к заключению, что это слишком невероятно.

Впрочем, сказавший эту фразу тут же смолкает. И я не смог бы наверняка определить, кто из троих говорил, настолько они похожи друг на друга одеждой, ростом, манерами, лицом. Никто не произносит больше ни слова, все не спеша потягивают маленькими глотками шампанское. А когда разговор возобновляется, обмениваются ничего не значащими замечаниями о винах, импортируемых в последнее время из Франции. Когда они удаляются, я прошу бокал шампанского — выдержанного и пенящегося, но без малейшего аромата. Подходят ещё двое мужчин, тоже просят шампанского. Именно тогда и возникает сцена, в которой лакей в белой куртке наклоняется, поднимает с пола пустую ампулу и кладёт её на край стола.

Вновь раздаются звуки оркестра, танцы возобновляются. Множество пар ритмично двигаются по паркету. В салоне много красивых женщин, среди них я замечаю пять или шесть молоденьких воспитанниц хозяйки дома. Леди Ава как раз беседует с девушкой, которую я вижу впервые; это блондинка с прекрасными золотистыми волосами, красивым ртом и нежной кожей, открытой широким вырезом платья: обнажённые плечи, спина, очертания груди. Стоя перед красным диваном, на котором сидит её старшая подруга, девушка напоминает прилежную ученицу, внимательно выслушивающую замечания учительницы. К ним подходит высокий мужчина в тёмном смокинге, склоняется в поклоне перед леди Авой, которая что-то рассеянно ему говорит. После чего указывает на девушку, сопровождая свой жест пространными замечаниями о её фигуре, о чём свидетельствуют движения скользящей по воздуху руки. Мужчина молча смотрит на блондинку, которая скромно потупила глаза. По знаку его руки она делает плавный танцевальный поворот, очень медленно, чтобы можно было рассмотреть её со всех сторон. Когда блондинка возвращается в прежнее положение, мне кажется (но утверждать это наверняка трудно), что лицо её порозовело; и действительно, она отворачивается, что может означать смущение или стыд. Но леди Ава тотчас же делает ей замечание, и блондинка немедленно поднимает голову и даже широко открывает глаза, умело увеличенные косметикой. А сейчас сэр Ральф подаёт ей руку, безусловно, приглашая на танец, ибо они вместе направляются к эстраде. Я пересекаю эту часть салона, чтобы оказаться у жёлтого дивана или, как я убеждаюсь вблизи, дивана в жёлтые и красные полосы. Профиль леди Авы обращён в ту сторону, куда отошли эти двое. Минута проходит в молчании. Сообразив, что она не в силах оторвать от них взгляда, я спрашиваю: «Кто это?» Леди Ава не отвечает, но немного спустя поворачивается ко мне и говорит, чуть прищурившись: «Всё дело именно в этом».