Дом родной - [41]
Зуев заметил, что каверзный ветерок мешает и Швыдченке глядеть вдаль… Смахнув что-то со щеки, секретарь крякнул:
— Поехали, что ли, военком? — И он быстро заковылял, взбираясь на насыпь. Садясь в машину, он ворчал недовольно: — Места эти гиблые, земли малоурожайные. Без навоза тут погибель. Вот и стараются народные кормильцы. Это же просто мать колхозная, Евсеевна-то наша, советская душа. От нее любую критику принять надо молчечки и с разумением. Как, майор, правильно я говорю?
Зуев, сжав зубы, молчал. За один и тот же день он увидел не только беду народа — первое, что бросалось в глаза от Бреста до Подвышкова, но увидел и повышенное достоинство народа, его осознанную ответственность за дела державы. Изворотливый старшина Горюн и колхозная мать Евсеевна — люди разные, а думы одни…
Сразу за насыпью тракт поворачивал круто вправо. Через голову Швыдченко Зуев прощальным взглядом окинул поле. Оно показалось ему похожим на серую домотканую скатерть с разложенными на ней комьями сухой гречневой каши, которую аккуратно разложила детишкам мать большой крестьянской семьи. Вдалеке группа женщин перевернула уже телегу и налегке катила ее к дороге, а возле последней кучки стояла Евсеевна — колхозная мать. Она аккуратно подгребала вилами черную горку навоза.
Дальше ехали молча. Первым заговорил Федот Данилович.
— Вот, майор, как получается в жизни. Район-то какой нам с тобой попался, а? У тебя — мин понапихано да вдовы, сироты… А у меня. — э-ге-ге, и сельское хозяйство, видал, какое? Так это еще полбеды… Ты на «Ревпути»-то был? — непонятно по какой ассоциации вдруг спросил он Зуева.
— Побывал в первый день… Так, по старой памяти…
— …Колхозы без тягла — вот что мне в печенках сидит на сегодняшний день, — круто возвращаясь к главной теме разговора, сказал Швыдченко. — Как, по-твоему, главное звено в нашей послевоенной колхозной жизни в этом будет?
— Не шибко я разбираюсь, Федот Данилович. Но сами ведь видели.
— Вот и удумал я, наперекор стихиям, не дожидаться, пока сверху в колокол ударят. Свое тягло в районе надо увеличить. По нашим подсчетам, три-четыре сотни годовалых бычков в районе имеется. Хотя и не водилось такого в этих краях, да думаю научить народ на наш, южный манер. А потом обратно подумаю и выходит, что главное звено все же — люди.
— Нет, товарищ секретарь, — серьезно сказал Зуев. — Ежели таких вот людей, да еще женщин, в повозки впрягать, так бычки, пожалуй, на текущий момент поважней будут. Для тех же людей…
— Люди — это люди, — задумчиво сказал Швыдченко. — Люди какую войнищу вынесли! Но я так думаю, что мы этот вопрос на бюро решим. Уговорю, докажу. Ну и как тебе «Ревпуть»?
Зуев не сразу ответил. Он вдруг опять вспомнил не слишком лестную характеристику Швыдченки, данную дядей Котей. Сопоставляя ее с оригиналом, он подумал: «Нет, загнул старик. Этот, видать, как надо — обеими руками — чешется…»
— …Район, видишь, сельскохозяйственный, а фабрика — союзная, — почесывая за ухом, продолжал Швыдченко. — Одна морока с ней. Рабочей силы в районе и так кот наплакал, а они и ту оттягивают. Особенно есть там один старичок вредный, еще из красногвардейцев. Партизанщину такую разводит…
Зуев с любопытством глянул в сторону Швыдченки. Тот недовольно потирал щеку.
— Это не про дядю ли Котю, товарищ секретарь?
— Да, он самый.
— Чем же он так не угодил?
— Угодил не угодил — не в том дело. А форс, рабочий форс его заедает… Это, брат… — и Швыдченко задумался, видимо, не желая договаривать до конца.
«Что-то похожее на склоку выходит у них, не иначе, — подумал про себя Зуев. — И откуда у стариков того гонору и честолюбия столько?! Ведь вроде и коммунисты, и школу революционную прошли, а тоже, видать… остатками капитализма в сознании страдают…»
— Понимаешь, махаевщиной от него попахивает…
— И махаевщина в районном подвышковском масштабе у нас есть? — засмеялся Зуев и осекся, увидев, что Швыдченку обидел этот его бестактный смех.
И чтобы как-то замазать появившуюся трещинку и явно стараясь убедить собеседника в том, что хотя он и чистый, с деда-прадеда, пролетарий, но интересы колхозные ему не чужды, Зуев сказал секретарю райкома:
— Федот Данилович, очень я понимаю трудное положение с колхозами. И хотя по службе это меня не касается, но по партийной линии, если потребуется, можете мне все, что надо, поручать.
— Ну да? — недоверчиво спросил Швыдченко. — А то ведь и такие есть работники военкоматов: «Мы на партучете в политотделе — и точка».
— Партучет, конечно, разный…
— А партия одна. Это ты правильно понимаешь, товарищ Зуев. Петр… Извиняюсь, не упомнил еще по батюшке.
— Карпыч.
— Петро Карпыч. Добре. Надо нам, Петро Карпыч, наладить правильные отношения с этим Кобасом. Идет?
— Попробуем. Я с маткой поговорю. Она при нем еще в женотделе работала, когда я только в пионеры поступал. Очень он мою маманьку на собраниях превозносил.
— Вот видишь, какие люди у нас в районе есть. А я и не знаю. Эх, заплюхаешься с бычками да с бункерами, а людей некогда даже привлечь к партийной работе.
— Да она, маманька моя, беспартийная…
— Тем более… Ты меня познакомь с ней…
— Есть познакомить! — весело ответил военком.
Эта книга — художественно-документальная летопись партизанского соединения С. А. Ковпака, его смелых рейдов по вражеским тылам. В точных и ярких зарисовках предстают перед нами легендарный командир соединения С. А. Ковпак, его комиссар С. В. Руднев, начштаба Г. Я. Базыма и другие отважные партизаны — люди с чистой совестью, не щадившие своей жизни во имя защиты своей Родины от немецко-фашистских захватчиков. (Аннотация взята из Интернета)
Новая книга Героя Советского Союза П. П. Вершигоры — «Рейд на Сан и Вислу» является как бы продолжением его широко известного произведения «Люди с чистой совестью». После знаменитого Карпатского рейда партизанское соединение легендарного Ковпака, теперь уже под командованием бывшего заместителя командира разведки Вершигоры, совершает еще один глубокий рейд по тылам врага с выходом в Польшу. Описанию этого смелого броска партизан к самой Висле и посвящена настоящая книга. В ней читатель снова встретится с уже знакомыми ему персонажами.
Книга посвящена жизни и многолетней деятельности Почетного академика, дважды Героя Социалистического Труда Т.С.Мальцева. Богатая событиями биография выдающегося советского земледельца, огромный багаж теоретических и практических знаний, накопленных за долгие годы жизни, высокая морально-нравственная позиция и богатый духовный мир снискали всенародное глубокое уважение к этому замечательному человеку и большому труженику. В повести использованы многочисленные ранее не публиковавшиеся сведения и документы.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
