Дом родной - [40]
— Нашего бригадира забота гложет: зерно да картофель на станцию быстрей спихнуть, — бойко ответила Маруська Куцая.
— И чего они так торопятся! Вроде мы разворуем хлеб, что ли? Свое же, колхозное добро, — поддержала ее пожилая, дородная Семенчиха.
— Помолчи, Куцая, — строго оборвала Евсеевна. — У бригадира свой план. Ему тоже надо выполнять.
Та осеклась и, стрельнув глазом в сторону военкома, отошла от телеги.
Зуев еще на фронте пригляделся к хозяйственной изворотливости русского люда.
— Да вы, на крайний случай, хотя бы коров своих впрягли. Все же лучше, чем на себе таскать… — чистосердечно подал он совет.
И вдруг все звено пришло в движение. А в глазах толстой Семенчихи блеснула неприязнь.
— Ишь ты, прыткий какой! — взялась она в бока, отчего ее большие груди выпятились и заиграли, распахивая широкую куртку из немецкого шинельного сукна. — Корову запрягать! А детей? Ты мне накормишь? Пособия от вас пока дождешься… А корова неделю в ярме походила, и титьки — что тряпки. А у меня их девятеро, ртов-то… Корову — в ярмо! Чем детишек кормить буду?..
Военком уже понял, что брякнул невпопад, и беспомощно оглянулся. В стороне стоял Швыдченко, не вступая в этот разговор. Лишь глаза его довольно поблескивали. Он сдерживался, покусывая верхнюю губу. Семенчиха распалялась, видимо только начав свою контратаку на Зуева. Но вдруг совсем неожиданно ему на помощь пришла Евсеевна. Она властно перебила расходившуюся Семенчиху:
— Погоди, мать… — И тихо обратилась к майору: — Никак нам нельзя, сынок, это твое предложение принять. Ведь матери мы… Только и спасение что в ней, в корове. Говорят у нас: «Корова на дворе — кус на столе…» А на нее не держи обиду. У нее четверо на фронте погибли, да еще девятерых растит. Да все хлопчики и только одна девонька, меньшенькая… Эта тетка целую роту на фронт поставить могет…
— …Так-то, сынок-воевода, — уж совсем мягко закончила Семенчиха. — Приедешь к нам, и вас, начальников, молочком угощу… Не взыщите за правду. — И, крутнув бедрами, она отошла к дороге утихомиривать разбушевавшееся материнское сердце.
Все женщины, кроме Евсеевны, засмеялись.
Смеялся и Зуев, качая головой, и, озадаченно откинув на затылок козырек военторговской фуражки, почесывал темечко своей философской бравой головушки.
А Швыдченко и Евсеевна уже продолжали разговор, видно, очень необходимый обоим. Зуеву показалось неудобным вмешиваться, и он только перехватывал отдельные фразы из беседы этих двух, как он вдруг подумал, государственных людей.
— …А их ведь кормить, одевать-то надо, защитников наших… Прогнали ведь силищу-то какую… Эх… — И Евсеевна не то поклонилась Зуеву до самой земли, не то сорвала какую-то былинку. А когда выпрямилась, то лицо ее было строгим и неумолимым. — Ну а что власть-то мы ругаем, так действительно ругаем, Данилыч… Ты звиняй, что этак тебя зову, ведь так-то народ тебя велича-ат. Не держи зла на нас, может, и не по чину… но думаю я своим бабьим умом: ведь не так-то уж к спеху сейчас, последние-то денечки летние, хлеб из глубинки на вокзал таскать. Ведь хозяева крепкие как ране убирали? Летом, в жнива, все силы на уборку: скосить, значит, и в стога сложить. Зимой — молотьба на полный ход. Вот и не пропадало столько хлеба. А мы вон каких грачей выкармливаем. Словно кабаны летают гладкие. Все от спешки. А ведь это наши трудодни…
— Это моих детишков хлебец летает, — вздохнула Семенчиха.
Евсеевна продолжала:
— А как мы свою жатву организуем? На поле убирают одни женщины, а половина народу тот хлеб меряет-перемеряет, возит-перевозит…
— А сколько их по канцеляриям сидит?.. Всех бы в поле, к хлебу, вот бы и не осыпался грачам на отгул, — ввернула почему-то больше всех недовольная канцеляриями Манька Куцая.
Евсеевна только строго посмотрела на нее.
— Да и навоз зимой возить бы лучше! — сказал Зуев.
— А одежда у нас какая? Немецкое донашиваю, — сказала Семенчиха беззлобно. — Вот и выходит…
— Выходит, как в той песне поется:
тихо, без вызова, пропела Манька Куцая на частушечный мотив.
Женщины задумались о чем-то. Ничего не говорили и мужчины.
— Извиняйте, ежели что не в лад сказали, — тихо промолвила Евсеевна. — Ну что ж, отдохнули мы и побеседовали. Коли что не так, не держите зла на нас, — закончила короткую передышку звеньевая.
И, не ожидая ее команды, женщины облепили телегу ее всех сторон.
Выйдя вперед воза и подняв с земли оглобли, Евсеевна бойко крикнула:
— Взялись, девки, бабы! Ух ты!..
Жалобно заскрипело немазаное колесо, двинулась телега, и Швыдченко, пройдя шагов десяток за ними, остановился посреди полевой дороги. Он долго смотрел вслед удаляющейся группе людей, толкавших вперед всего-навсего десять-пятнадцать пудов самого обыкновенного навоза. Но — толкавших его вперед! Губы секретаря шевелились. Но Зуев не мог расслышать слов.
А может быть, помешал снова налетевший из Белоруссии ветерок, шелестя над широкими полями…
— …Нет, черт с ним, не понимает он все-таки… насчет главного звена. Пускай жалуется в область… Черт бы его побрал. Вот ужаку с холодной кровью принесло на мою голову… Нет, нет… надо решить вопрос с бычками… — вслух думал секретарь Подвышковского райкома.
Эта книга — художественно-документальная летопись партизанского соединения С. А. Ковпака, его смелых рейдов по вражеским тылам. В точных и ярких зарисовках предстают перед нами легендарный командир соединения С. А. Ковпак, его комиссар С. В. Руднев, начштаба Г. Я. Базыма и другие отважные партизаны — люди с чистой совестью, не щадившие своей жизни во имя защиты своей Родины от немецко-фашистских захватчиков. (Аннотация взята из Интернета)
Новая книга Героя Советского Союза П. П. Вершигоры — «Рейд на Сан и Вислу» является как бы продолжением его широко известного произведения «Люди с чистой совестью». После знаменитого Карпатского рейда партизанское соединение легендарного Ковпака, теперь уже под командованием бывшего заместителя командира разведки Вершигоры, совершает еще один глубокий рейд по тылам врага с выходом в Польшу. Описанию этого смелого броска партизан к самой Висле и посвящена настоящая книга. В ней читатель снова встретится с уже знакомыми ему персонажами.
Книга посвящена жизни и многолетней деятельности Почетного академика, дважды Героя Социалистического Труда Т.С.Мальцева. Богатая событиями биография выдающегося советского земледельца, огромный багаж теоретических и практических знаний, накопленных за долгие годы жизни, высокая морально-нравственная позиция и богатый духовный мир снискали всенародное глубокое уважение к этому замечательному человеку и большому труженику. В повести использованы многочисленные ранее не публиковавшиеся сведения и документы.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
