Дом 4, корпус «Б» - [116]
— Вот именно.
— Это так интересно, что даже не укладывается в голове: вы пришли именно теперь, когда все друг на друга плюют. Ничего другого не делают, а только плюют.
— Не смотрите на меня так! И не надо так много рассуждать!
— Ведь напиши я, что принимаю сегодня, меня, возможно, сочли бы еще большим безумцем. Сегодня — и принимает кого-то? Да он с ума, что ли, сошел? Нынче, сегодня вечером? Да что он, собственно, думает, что себе позволяет? Да, я написал, написал, что никого не принимаю — и поэтому, несомненно, все те, худшие из друзей, сошлись на том, что я стал всего лишь безвредным, смешным безумцем, эдаким неисправимым, что каждую очевидность всегда еще пережевывает, и к тому же до невозможности тщательно. Случается, кто-то воскликнет обрадованно: как тут хорошо дышится! А такие безумцы будут вновь и вновь повторять, что и впрямь хорошо дышится и что ежели у человека есть возможность дышать свежим воздухом, то он поправит свое здоровье, нервы, а потому действительно полезно ходить на прогулки — в лес, в горы, к морю, они будут толковать о кислороде, которого у нас становится все меньше и меньше, всего лишь лет на сто, на тридцать, на десять, толкуют о загрязнении среды, об океанах, загаженных нефтью и бог знает чем еще, о том, как на нашей планете уже угасает жизнь… На улице темно, а они куда как надоедливо талдычат о том, что, дескать, сейчас темь — хоть глаз выколи, ни зги не видно, что тьма кромешная и ежели в такую-то темь пойдешь куда, то ждет тебя всякое: вот, дескать, давеча отправился один в кино, а в кино-то и не попал — какие-то негодяи раздели его… И это, возможно, и вас ждет, милая Клара, вы пришли ко мне в такую тьму и туман… Ну и так далее и тому подобное… Впрочем, такие безумцы не так уж безвредны, они тормозят темп, убивают время… Многие из моих фальшивых друзей вскричали, что я совсем спятил. Смотрю я на вас и прикидываю — что, интересно, вы обо мне подумаете, когда я скажу то, что касается и вашего отца. Не хотелось бы мне рассердить вас, не хотелось бы обидеть, но я должен вам признаться, почему разослал эти визитные карточки! Ну и работенка была — написать все эти оповещения, раскопать адреса, на всех приписать и свой адрес, этот новый. Мои друзья схватятся за голову, разобьются на настоящих и притворных. Те, притворные, никогда не откликнутся, не обругают меня даже по телефону, никак не проявят себя — и моя совесть будет спокойна, и со спокойной совестью я их со временем похороню.
— Похороните? В самом деле?
— Да!
— И вы серьезно так думаете, серьезно так говорите? Вы уже однажды сказали это, зачем повторяться?
— Да, похороню их со временем, накрою этими визитными карточками, этими надгробиями, зарою, похороню и, надеюсь, уже никогда не воскрешу их в себе. Зачем мне их воскрешать?
— Нет, прошу вас, не говорите так! Особенно сегодня, сегодня вечером. Нет, сегодня день солнцеворота, с завтрашнего дня свет уже будет прибывать, завтрашний день уже будет на блошиный шаг дольше, а это все, верно, следы убывающих дней — нет, так похоронно не надо бы вам рассуждать о своих друзьях, и ведь разница вот в чем: вы на каждого друга бросили только по одной визитной карточке, вы прикрыли его только одной, но что станет, закидай они вас двадцатью семью?
— А одна визитная карточка — один надгробный камень!
— Вот видите, значит, двадцать семь надгробных камней!
— Я делал это с таким риском.
— Нет, не надо было вам так говорить, звучит это так похоронно, а все потому, что дни укорачиваются, тьма прибывает — вы чем-то напоминаете мне пана Тадланека из нашего корпуса… Он раньше барышничал лошадьми, а сейчас он у нас истопником, топит под нашим корпусом четыре котла и перекидал в них уже порядочно угля, а вместе с углем и свое прошлое, свое дело — и память обо всех лошадях, что он гнал в своей жизни на ярмарки и с ярмарок, что когда-то купил и продал… Четыре лучшие лошади он оставил себе — Фако, Чиноша, Шимеля и Фуксо, — конечно только в воспоминаниях, их имена написаны у него на котлах, он им задает, дескать, корму, огня, долго будут они издыхать, и, дескать, будет им тяжко, пока наконец они не скопытятся… Тадланек понукает их, а то и хлещет кнутом, за зиму обычно разрывает не один кнут, ломает не одно и не два кнутовища… Это тоже следы убывающих дней… Мой дедушка не раз толковали, что когда дни убывают, а ночи удлиняются, — дедушка выражали это как-то по-своему, я уж не помню, — но точно твердили, что тогда просят слова вещи… В этом что-то есть… Нет, пан Жалман, не по душе мне ваши слова… не надо бы так говорить… Нет!
— А вам не надо бы сидеть у меня, вам надо быть дома за ужином, может быть, единственным в году общим ужином! Дома опасаются за вас, волнуются, сердятся… Вашему отцу я не собирался причинять столько забот, нет, не ради этого посылал я ему свою визитную карточку… Нет, никого из вашей семьи не хотел бы я так огорчать. Вот видите, милая Клара, в каком отчаянном я положении. Если вас выгоню, вы обидитесь, а не выгоню вас немедля, сию же минуту, сильно обижу и рассержу вашу семью. Понимаете это?
— Да, понимаю…
Скепсис, психология иждивенчества, пренебрежение заветами отцов и собственной трудовой честью, сребролюбие, дефицит милосердия, бездумное отношение к таинствам жизни, любви и смерти — от подобных общественных недугов предостерегают словацкие писатели, чьи повести представлены в данной книге. Нравственное здоровье общества достигается не раз и навсегда, его нужно поддерживать и укреплять — такова в целом связующая мысль этого сборника.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Винцент Шикула (род. в 1930 г.) — известный словацкий прозаик. Его трилогия посвящена жизни крестьян Западной Словакии в период от начала второй мировой войны и учреждения Словацкого марионеточного клеро-фашистского государства до освобождения страны Советской Армией и создания новой Чехословакии. Главные действующие лица — мастер плотник Гульдан и трое его сыновей. Когда вспыхивает Словацкое национальное восстание, братья уходят в партизаны.Рассказывая о замысле своего произведения, В. Шикула писал: «Эта книга не об одном человеке, а о людях.
В книгу словацкого писателя Рудольфа Яшика (1919—1960) включены роман «Мертвые не поют» (1961), уже известный советскому читателю, и сборник рассказов «Черные и белые круги» (1961), впервые выходящий на русском языке.В романе «Мертвые не поют» перед читателем предстают события последней войны, их преломление в судьбах и в сознании людей. С большой реалистической силой писатель воссоздает гнетущую атмосферу Словацкого государства, убедительно показывает победу демократических сил, противостоящих человеконенавистнической сущности фашизма.Тема рассказов сборника «Черные и белые круги» — трудная жизнь крестьян во время экономического кризиса 30-х годов в буржуазной Чехословакии.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
Ян Козак — известный современный чешский писатель, лауреат Государственной премии ЧССР. Его произведения в основном посвящены теме перестройки чехословацкой деревни. Это выходившие на русском языке рассказы из сборника «Горячее дыхание», повесть «Марьяна Радвакова», роман «Святой Михал». Предлагаемый читателю роман «Гнездо аиста» посвящен теме коллективизации сельского хозяйства Чехословакии.