Долина павших - [77]

Тем не менее герцогиня Осуна читает несколько лекций по экономическим вопросам в Аламеде, взяв за основу принципы, изложенные Ховельянесом в его «Докладе о земельном законе». Она разоблачает непомерное имущественное богатство церкви, которое приумножается за счет патронатов и дарственных владений умерших прихожан. «Если в том есть какое-нибудь злоупотребление или иное зло, то это зло или злоупотребление должны быть исправлены церковью. Но, пока этого не случилось, разве можем мы пренебрегать таким средством, которое примирило бы столь благочестивый и ставший привычным обычай с необходимостью думать о благе и укреплении Государства?» В конечном счете прогресс страны сводится к постоянному возобновлению государственных установлений, и в особенности тех, что приносят в жертву материальные привилегии общественному благосостоянию. В экономике наибольшие трудности порождает принцип майората, ибо в мудром и справедливом законодательстве едва ли найдется другое, столь же отвратительное. Право после смерти передавать частную собственность противно законам и установлениям природы. Однако Экономическое общество друзей страны всегда с великим почтением и снисходительностью будет относиться к системе майората у знати и в столь деликатной области с превеликой охотою будет стараться ничего не менять, пренебрегая справедливостью и рискуя вызвать насилие. «Мне представляется справедливым, дамы и господа, такое положение, при котором знать, не имеющая возможности захватывать на войне состояния и богатства, могла бы сохранять то, что получила от своих предков. Владейте же, в добрый час, своими майоратами; и если они — зло необходимое, примите его как данность, но сведите по возможности к минимуму».

В 1783 году герцоги Осуна покупают у графа Приего земельные владения, лежащие к югу от Аранхуэса, в полутора лигах от Мадрида, поблизости от дороги на Арагон. На этих угодьях, носящих название Аламеда, находится хутор и несколько поместий. Два года спустя Гойя пишет первый портрет герцогини в наряде, подобном наряду королевы Марии Луисы, которая ввела в Испании — моды, принятые у Марии-Антуанетты в Трианоне, во Франции. Мария Хосефа называет свои новые владения Капричо. С тех пор, как метко заметил Ортега в неоконченных «Записках о Гойе», это слово начинает мелькать в переписке художника и иных документах, имеющих к нему отношение. 4 января 1794 года, едва оправившись от тяжелейшей болезни и закончив своего «Боевого быка», копию с которого тотчас же сделают Эстеве или Висенте Лопес, Гойя пишет Ириарте, штатному поэту герцогини Осуны: «Чтобы занять воображение, умерщвленное болезнями, и частично возместить огромные вынужденные расходы, я взялся писать кабинетные картины. В них мне удалось передать наблюдения, которые обычно не находят места в заказных работах, в них каприз воображения и выдумка не сдерживаются».

Другой каприз — Капричо герцогини Осуны — представляет собой соединение двух различных миров под одними небесами — небесами гойевских шпалер. С одной стороны, это несколько провинциальный плагиат Версаля, с такой же широкой гранитной лестницей, мраморной балюстрадой, круглыми окнами, высокими колоннами, широкими зеркалами, бюстами Траяна и Каракаллы, нагими статуями, китайскими коврами, золочеными канделябрами, хрустальными люстрами, концертными залами, театрами, зимними садами, цветными фонтанами, аккуратно по линейке разбитыми парками, аллеями, посыпанными шлифованной галькой, самшитовым кустарником, подстриженным в соответствии с критериями, изложенными в «Рассуждении о методе». С другой стороны — лабиринт уютных тропинок, вьющихся между тополями и акациями, огромные клетки для птиц, пруды, качели, искусственные лужайки, зеленеющие как в Париже, бельведеры, амурчики, подъемные мосты, ловко устроенные каскады, розарии, качели, плакучие ивы, зонтики, фонтанчики, олеандры, александрийские лавры, пони, павлины, бумажные змеи, фламинго и стада такой белизны, какой позавидовали бы даже снега. Порою оба эти мира пересекаются на подмостках театра Капричо. Ириарте пишет для него искусные безделушки, где герцогиня Осуна всегда исполняет главную роль, наряженная пастушкой или камеристкой прежних времен. Спектакли наверняка вызывают интерес и возбуждают похвалы. У герцогини звучный голос, она держится свободно и естественно, как человек, верящий, что и весь мир — возможно, всего лишь подмостки, на которых разворачивается фарс, именуемый историей.

Вся Аламеда — театр, сотворенный по образу и подобию его хозяйки. Как и во дворце герцогов, описанных в «Дон Кихоте», все в Капричо — маскарад и буффонада, все тут задумано в честь и во славу безумства. Сотня двоюродных братьев короля, те, что обращаются друг к другу на «ты», вместе со своими супругами рядятся под жителей простонародных мадридских кварталов — чисперо, маноло, махо и мах. Столетием позже Эужени д’Орс укажет на различия между этими группами. Чисперо — обитатели мадридского квартала Маравильяс, где много кузниц, а мужчины здоровы и крепки. Маноло — жители Лавапьес, как правило, работящий люд, хотя они невоспитанны и драчливы. Махо — задиры, однако очень набожные; живут азартными играми, контрабандой табака и сводничеством, но, защищая честь, не гнушаются драться на ножах. Махо продаст на ночь собственную жену, любовницу или сестру, если сделка совершается подобающе уважительно, ибо под Королем в обеих Кастилиях — старой и новой — ни один человек не выше себе подобных. В трудные для сводничества времена махо смиряется пред богом и возносит молитвы в церкви святого Франциска или в Альмудене, прося небеса помочь ему в делах.