Долина павших - [78]

Для завсегдатаев дворца Капричо эти махо, маноло и чисперо и есть народ, который они недавно для себя открыли и теперь обожествляют от скуки и эротизма, всегда терзавших аристократию. Дамы из Аламеды одеваются как махи — в длинные черные юбки, тугие пояса, низко вырезанные лифы и болеро с кисточками. На голову накидывают кружевные мантильи, из-под складок которых, точно голубки, выглядывают груди. Мужчины забирают волосы сеткой, словно матадоры или ярмарочные цыгане; носят белые рубашки, коротенькие курточки, туго обтягивающие ляжки короткие штаны, шелковые чулки и башмаки с огромными пряжками. Но из-за маски выглядывает подлинная суть тех, кто наводнил парки и дом герцогов Осуна. Тореро, воспитанные на городской бойне, вроде Костильяреса и Пепе-Ильо, становятся самыми дорогими гостями Марии Хосефы. Эти люди едва умеют расписаться, но их гордость, замешенная на тщеславии и чувстве собственного достоинства, то, как они уверенно ступают по дворцовому мрамору и как безоглядно презирают смерть, воспламеняет всех без исключения дам. Год божьей милостью 1789-й для одних будет годом Французской революции, а для других — годом восшествия на престол Его католического величества Дона Карлоса IV. А для ценителей боя быков он будет еще и годом, когда на торжественной корриде по случаю коронации Педро Ромеро на руках отнесет пропоротое быком бесчувственное тело Пепе-Ильо в ложу герцогини Осуны и положит к ее ногам.

Война покончит с этим карнавалом. («Сеньор Маркес, сеньор Маркес, это вам не театр, тут умирают взаправду».) А за год до начала войны умирает герцог Осуна. Герцогиня, которую Жан Франсуа Шабрун относит к самой тонкой, а может, и самой извращенной разновидности всех этих мах и петиметров, открывает в своем доме на Леганитос публичную библиотеку. Посол Австрии привозит ей из Парижа в дипломатическом багаже запрещенные книги вроде «Английских писем» Элен Уильямс или «Исповеди» Руссо. Французский академик Мариус Шарль Жозе де Пуже берется покупать ей иные, не столь опасные вещи: чай из Китая, ткани из Японии, ирисовые духи и семена для ее садов. Когда в 1802 году выходит «Гений христианства» Шатобриана, Мария Хосефа приходит в ярость от того, что Пуже вычеркивает книгу из списка и не посылает ей, считая чересчур опасной. Академик приносит герцогине извинения, и буря не выплескивается из стакана воды.

Во время войны герцогиня все время живет в своем кадисском доме и, невзирая на присущий ей вольтерьянский и реформистский дух, не вступает ни в какие отношения с захватчиками — в отличие от многих других представителей знатных семейств. Она переживает не только царствующую чету, но и их сына, Желанного. Она достаточно умна, чтобы понять: ее время, которое Гойя необычайно точно и выразительно запечатлел на картонах для шпалер, сгинуло в пожаре войны, хотя ей самой и удалось спасти имущество. Возможно, в старости герцогиня Осуна поймет, что то время кончилось с Французской революцией 1789 года, однако самой Испании, экономически и духовно отсталой, понадобятся еще двадцать лет и военная катастрофа, чтобы осознать это. Пресыщенная и уставшая от крушения привычного мира, она умирает у себя во дворце Куэста-де-ла-Вега 5 октября 1833 года.

15 ноября 1975 года

Здесь, на берегу водоема, где играют в жмурки, никогда не стемнеет, потому что художник остановил время и еще потому, что небеса здесь бумажные. А в садах дворца Капричо, где Пепе-Ильо и Костильярес раскачивают качели с герцогиней Осуной, на пруды и акации начинает медленно опускаться ночь. И очень скоро, тьма сомкнется, и все действующие лица этого долгого маскарадного праздника ослепнут, как и наряженный в махо молодой кавалер, щупающий воздух длинной деревянной ложкой. И тогда в бесконечных потемках, которые и по сей день окутывают страну, засветятся глаза чудовищ, которые Гойя извлечет из своих «Капричос»: из того самого лабиринта, длиною во всю нашу историю, новейшую и вечную, где всегда будет все то же самое, ибо люди не знают дороги.

Он перечел последние строки написанного о картонах для шпалер, над чем работал всю ночь, и выключил настольную лампу. За окном утро розовело на заиндевевших сосновых иглах. Чуть раньше, едва начало светать, он слышал, как поднялась Марина. Не обменявшись с Сандро ни единым словом, она закуталась в старое серое пальто и прошла мимо его окна в мутном рассвете утра, сухо хлопнув дверью на прощанье. Потом он слышал, как она мучилась — заводила застывшую на холоде, тарахтевшую «симку» — и уехала, переключая скорости, по широкой заснеженной дорожке, терявшейся в роще.

Он зажег газ, вскипятил воду и налил себе чашку горячего кофе. И только тогда, все еще раздумывая над «Дракой на дубинках» и вообще над «черной живописью» из Дома Глухого, заметил радиоприемник, затерявшийся среди книг. Передавали вчерашний медицинский бюллетень и последние утренние сообщения, в которых не было ничего нового.

«В 15.30 вчера состояние здоровья Его превосходительства генералиссимуса характеризовалось острой гипотонией, с нарастанием венозного давления и вздутием в области брюшины; был диагностирован „острый живот“ вследствие, вероятно, плохого заживления шва, что может быть результатом как частных, так и общих осложнений в течение болезни. Было решено осуществить срочное хирургическое вмешательство, которое было произведено в операционной клиники „Ла-Пас“ профессором Мануэлем Идальго Уэртой при сотрудничестве врачей Артеро, Алонсо Кастрильо и Кабреро. В группу анастезиологов и реаниматоров входили врачи Льаурадо и Франсиско Фернандес Хусто. Контроль за сердечной деятельностью осуществляли врачи Виталь Аса, Сеньор де Уриа, Мингес и Пальма в присутствии лечащих врачей. Во время операции было обнаружено наличие разошедшихся тканей шва, что связано с излагавшейся ранее картиной шока, в результате чего на участке между желудком и тонким кишечником возникла непроходимость и выброс содержимого кишечника в брюшную полость. На разошедшиеся ткани вновь были наложены швы, брюшная полость дренирована. Операция, длившаяся два часа, прошла удовлетворительно. Дальнейшие прогнозы остаются крайне тяжелыми».