Долина павших - [7]
Эсперпенто (по-испански пугало, страшилище) — маленькая гротескная пьеса, трагифарс. Ее изобретатель, Рамон дель Валье-Инклан, сказал однажды, что эсперпенто выдумал Гойя. Глядя на эсперпенто (будь то на сцене или в жизни), чувствуешь дыхание традиции Гойи.
Непрестанно обращаются к этой традиции писатели (их сегодня немало), исповедующие необходимость «национальной самокритики» испанцев. Национальная самокритика — это своего рода тотальная критика, направленная не столько на конкретные общественные явления, сколько на некий корень этих явлений — национальную психологию, вневременную сущность испанского характера, дающую себя знать на всем протяжении истории нации. «Нет, для Испании время не бежит: наша история — это бесконечное „Болеро“ Равеля, в котором повторяются и повторяются все те же ситуации…» — пишет Хуан Гойтисоло, формулируя один из центральных мотивов «национальной самокритики» — историческую стагнацию, странное и кажущееся писателю рационально необъяснимым отсутствие подлинного развития, о чем не раз сокрушаются и герои Рохаса. Другой, не менее характерный мотив «национальной самокритики» — мотив каинизма, братоубийства, объясняемого свойствами испанской натуры: нетерпимостью, жестокостью, гордыней индивидуализма. Воспоминания о гражданских войнах прошлых веков и войне, еще живой в памяти нынешнего поколения, питают эти сетования. Конечно, братоубийственная война всегда страшна — о крови, пролитой не только на фронте, но и в тылу в Испании 1936–1939 гг., писали Сент-Экзюпери, Хемингуэй, многие прогрессивные историки и публицисты. Видный французский историк-марксист Пьер Вилар, выступая на созванном советскими учеными симпозиуме по проблемам национально-революционной войны в Испании, указал на необходимость и возможность объективного исследования «белого» и «красного» террора. Идущие от далекого прошлого традиции и ожесточение недавних классовых боев способствовали тому, что война приобрела «характер мести социальных классов друг другу и сведения счетов между давними политическими и идеологическими противниками»[8]. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что особенно пропагандирующие национальную самокритику писатели (в их числе и К. Рохас, и X. Гойтисоло) — родом из Каталонии, где во время войны бесчинствовали анархисты…
Ученый говорит о необходимости объективного изучения всех зол испанской истории — «национальная самокритика» не столько анализирует, сколько мифологизирует. И в романе Рохаса возникает мифологизированный образ Испании как арены для боя быков, где человеку предопределена роль убийцы или жертвы. Миф отливается в пластические образы, заимствованные у Гойи: Сатурн и Минотавр, человек-бык, два переосмысленных Гойей классических мифа, в которых, по мнению Рохаса, зашифрована тайна испанской истории — уничтожение самой возможности будущего. В свете этой мифологической концепции раскрывается и смысл заглавия романа.
«Долина павших» — так называется мемориальный комплекс, открытый в 1950 г. неподалеку от Мадрида. Гигантский, стопятидесятиметровый крест взметнулся над братской могилой. Франкистская пропаганда настойчиво подчеркивала, что в могиле покоятся останки бойцов и гражданского населения обеих Испаний, что «Долина павших» — памятник всем жертвам гражданской войны. В часовне под крестом сейчас похоронен Франко. В книге Рохаса названию памятника придан расширительный смысл: «Долина павших» — это вся Испания, какой ее видел Гойя и какой ее видят герои романа вкупе с автором: «страна, где смерть стала национальным зрелищем» (по выражению Федерико Гарсии Лорки), страна мертвых исторических потенций…
Конечно, роман Рохаса и другие произведения сходной ориентации не дают четкого и исчерпывающего анализа исторических бед Испании. Но нельзя забывать, что до недавнего времени в Испании господствовал и буквально навязывался умам другой миф — миф об особом «испанском духе», особой духовной субстанции испанцев, состоящей в приверженности к воинствующему католицизму и традиционному иерархическому порядку. Клин клином вышибают — распадение отжившего мифа побуждает к созданию нового… А во-вторых, мифологизация, неприемлемая в идеологической и научной сфере, в искусстве может стать основой впечатляющих, национально-самобытных образов. Ведь новый миф питается токами, идущими от искусства прошлых веков, а символы, созданные великими мастерами, таят в себе неоднозначность, «отрицание отрицания», ростки будущего. Таков и образный мир романа «Долина павших».
В начале повествования больной, полубезумный Сандро Васари чувствует, что, как в томящем его сне, он заблудился в лабиринте истории, что ход событий кажется ему бессмысленным движением по замкнутому кругу. Работа над книгой о Гойе для Сандро — спасение: ведь это книга о человеке, который тоже пережил отчаяние от созерцания мрачной неподвижности общественной громады, но и о художнике, который это отчаяние преодолел. Картины Гойи, мысли о Гойе помогли укрепиться в сознании Сандро и Марины надежде на выход из лабиринта, на обретение страной после смерти Франко поступательного исторического развития.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
"Пётр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династии, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижной хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой".В.О. КлючевскийВ своём новом романе Сергей Мосияш показывает Петра I в самые значительные периоды его жизни: во время поездки молодого русского царя за границу за знаниями и Полтавской битвы, где во всём блеске проявился его полководческий талант.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864–1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники «Осажденная Варшава», «Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)» и повесть «Порча».
Роман «Дом Черновых» охватывает период в четверть века, с 90-х годов XIX века и заканчивается Великой Октябрьской социалистической революцией и первыми годами жизни Советской России. Его действие развивается в Поволжье, Петербурге, Киеве, Крыму, за границей. Роман охватывает события, связанные с 1905 годом, с войной 1914 года, Октябрьской революцией и гражданской войной. Автор рассказывает о жизни различных классов и групп, об их отношении к историческим событиям. Большая социальная тема, размах событий и огромный материал определили и жанровую форму — Скиталец обратился к большой «всеобъемлющей» жанровой форме, к роману.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.