Долина павших - [63]

Мануэль Гранеро появляется на арене вскоре после смерти Хоселито, и ценители признают его бесспорным наследником этого несравненного гения в искусстве боя быков. Проживший всего двадцать лет, этот валенсийский парень, высокий и толстощекий, смахивает на недалекого щеголя и на одних фотографиях выглядит мальчиком-хористом, а на других — евнухом. Но это думающий человек, необычайного мужества. Его жизнь на арене длится не более трех лет, и сначала он сомневается в своих способностях. Говорят, он собирался бросить свое ремесло после первых же боев, потому что не хотел быть посредственностью, а тем более смешным. Он учился музыке и прекрасно играл на скрипке. Если он бросит ремесло тореро, то станет профессиональным скрипачом. Однако же, начав выступать матадором, он в первый же год участвует в девяносто одной корриде — так велик к нему интерес публики, даже в сравнении с самим Хоселито, на смену которому он только что пришел. 7 мая 1922 года, за четыре дня до годовщины смерти Пепе-Ильо и почти через два года после оказавшейся смертельной последней раны Хоселито, Мануэль Гранеро выступает в Мадриде вместе с Хуаном Луисом де ла Роса и Марсиалем Лаландой. Во второй половине дня пятый бык, Беззаботный, достается Гранеро. Он такой же дальнозоркий, каким был Танцор, и робкий, как Бородач. Он все время норовит уйти влево, а нападать пытается у самого барьера. Когда приходит пора убивать его, он забивается в проход между секторами трибун и упирается задом в барьер, точь-в-точь как когда-то Бородач у Пепе-Ильо. Один из помощников, который раньше работал с Хоселито, пытается выгнать быка на середину арены. Гранеро бросается к нему: «Не надо, я сам». Беззаботный кидается на Гранеро, который неподвижно поджидает его, и отрезает ему путь. Он вонзает ему рог в правую ногу и поднимает его на воздух, как Танцор и Бородач подняли Хоселито и Пепе-Ильо, а потом швыряет оземь. И бьет его рогом еще и еще раз, раздирает на нем пояс и штаны. Пропарывает ему рогом правый глаз, пробивает лобную кость и с корнем выдирает мозги. Еще живым матадора вносят в лазарет, но спустя несколько минут он умирает.

Через шесть дней после смерти Гранеро Мануэль Варе, Варелито, промучившись три недели в предсмертной агонии, умирает в Севилье — тоже от ран, полученных на арене. Варелито — севилец, как и Пепе-Ильо, он несравненно усовершенствовал то самое волапье, вонзая шпагу по самую рукоятку, которому Пепе-Ильо научился от Костильяреса. Если быть точным, он не так блестяще работает с плащом и мулетой, но в момент истины становится сдержан и спокоен и, чуть поджав левую ногу, наносит удар с мастерством, равным мужеству, которое и есть основа этого мастерства. Лишенный физических данных, отличавших Хоселито, он не раз попадает в суровые переделки, однако его ослепительное мужество не тускнеет даже от тяжелых ран. 21 апреля 1922 года он проводит в Севилье четвертую корриду, устроенную по случаю ярмарки. Хоселито уже нет в живых, арену покинул Бельмонте, севилец, как и Мануэль Варе, и публика с каждым разом все настойчивее требует от матадоров большего. Как и в Мадриде во время предпоследнего выступления Хоселито («Хоть бы тебя завтра в Талавере бык убил!»), трибуны освистывают Варелито, осыпают руганью и оскорблениями. Пятый бык во второй половине дня, Барабанщик, достается севильскому матадору точно так же, как Танцор и Беззаботный были пятыми у Хоселито и Гранеро. Барабанщик — темно-рыжий, как Танцор и Бородач, хотя рога у него несколько короче. Варелито под неумолкающее улюлюканье толпы, не убив быка с первого раза ударом в затылок, поражает его шпагой. И тут Барабанщик поддевает его сзади рогом, пропарывает ему сфинктер и прямую кишку. Матадора на руках несут в лазарет, площадь от страха замирает в молчании, а он, прежде чем потерять сознание, успевает крикнуть: «Вот он меня и саданул! Вышло по-вашему!» И покидает арену, оставив кровавую дорожку да мертвого быка, успевшего напоследок нанести матадору смертельную рану.

— Давай уедем из этой страны, — медленно проговорила Марина. — Уедем вместе, завтра же, если хочешь. В конце концов, это не наша земля. Ты, по сути, итальянец, а я и вовсе никогда не знала, кто я такая.

— Этого никто не знает. Помнишь, Р. сказал это в день, когда мы познакомились. Но это неверно. Гойя прекрасно знал, хотя на то, чтобы дознаться, у него ушла почти целая жизнь. А остальные, все мы, проходим по миру, не разглядев себя как следует среди теней и даже не поняв до конца, зачем родились на свет. Как бы то ни было, я не могу оставить нашу иберийскую арену, пока не закончу книгу и не пойму, каково назначение быка в этом игрище.

— Быка? Какого быка ты имеешь в виду — того, что нарисовал Гойя, Бородача или Танцора, разворотившего череп Гранеро?

— Возможно, все они — один и тот же бык. Бык как символ смерти, с присущим ей сокрушительным нападением и разгромом. Всем известно, что Пепе-Ильо сам выбирает Бородача для корриды, на которой становится жертвой быка. С другой стороны, и бык приносится в жертву безвестному или забытому богу, и кровавое жертвоприношение происходит в присутствии свидетеля — народа. Только разум позволяет свершить заклание и одержать победу в этой страшной игре, где на карту ставится человеческое достоинство и сама жизнь. Знаешь, что однажды сказал матадор Эспартеро во время корриды своему помощнику?