Долина павших - [27]

Не только паломники да разбойники, искавшие Фараонов склеп, нашли свой конец в пирамиде. Настоящие поисковые группы и даже вооруженные отряды заблудились тут и пропали, не дойдя до цели. Их неподвижные, разросшиеся и навсегда впечатавшиеся в стены тени беспорядочно неслись к потайному центру лабиринта. Следуя за ними, он уже бессчетное количество раз сворачивал, поднимался по круто уходящему вверх коридору и скользил вниз по каменным глыбам. Коридор медленно сужался, потолок становился все ниже. Сначала ему пришлось немного пригнуться, а потом, змеей, с трудом протискиваясь, ползти по туннелю, толкая впереди себя фонарь. С удовлетворением, хотя и не без горечи, Сандро подумал, что на кон поставлено все, но неизвестно, как лягут карты. Назад по этому лазу не протиснуться, обратно дороги нет. Ползком, работая локтями и коленями, приходилось ему продолжать этот путь внутрь сна и пирамиды. Неожиданно он почувствовал, что стало просторно, он раскинул руки и не коснулся стен, поднялся — и не достал до потолка. Поднимая с полу фонарь, Сандро подумал с дрожью, уж не вышел ли он к Фараонову склепу. Он крикнул, и собственный крик, повторенный и усиленный эхом, оглушил его. Сандро находился в квадратном помещении, шагов в десять длиною и шириною, и не меньше того — в высоту: то был ложный склеп, построенный, должно быть, в самом сердце пирамиды, чтобы сбить с толку незваных гостей. В глубине, в стене, Сандро увидел то самое потемнелое, в бликах, зеркало, что было в доме, где они когда-то встречались с Мариной, и зеркало отразило его изможденный лик.

Он хотел коснуться зеркала пальцами, но оно вдруг пропало. Сандро перешагнул то место, где было зеркало, и остановился: он оказался на перекрестье дорог. Какие-то, наверное, вели к погребальнице Фараона, какие-то — к другим, ложным склепам. Были, должно быть, и такие, что выводили в пустыню. Он наугад выбрал себе коридор, и вскоре начались бесконечные повороты под прямым углом. Он уже потерял надежду когда-нибудь выбраться из этого кружения, как вдруг заметил слабый отблеск на стенах — с каждым поворотом становилось все светлее. Сандро вышел из коридора, и на мгновение его ослепил свет уличных фонарей. На этот раз он сдержал крик, боясь проснуться от звука собственного голоса. Он снова очутился во дворике того дома на углу улиц Монкада и Арко-де-Сан-Висенте; был ранний предвечерний час. Сандро снова увидел закраину старого колодца и медленно, нетвердо ступил на широкие плиты пола. Двери винного погреба, где раньше, наверное, помещался каретный сарай и стойла, были еще открыты. Меж бочек, мехов с вином, чанов, глиняных кувшинов, кранов, оплетенных бутылей и паутины ходили рабочие в длинных кожаных фартуках. Он не решился заговорить с ними и не отважился подойти ближе, боясь, как бы и они не исчезли, подобно тому зеркалу в обманном склепе.

Он стал сомневаться: а есть ли она вообще, эта усыпальница, которую из века в век разыскивали столько сгинувших здесь людей. Может, Фараон воздвиг пирамиду как раз для того, чтобы его в ней не хоронили? Может, это самая большая и самая непостижимая насмешка покойника: пусть век за веком ищут его там, где его нет? В таком случае почему же не проснуться, почему не вернуться в жизнь, которая властно зовет его? Но иные силы, те, что скрытно погребли его в этом кошмаре, глушили сомнения и заставляли продолжать поиски. Там, наверху, за последней ступенькой лестницы, уходящей под черепичный навес, ждала приоткрытая сосновая дверь. Дом казался брошенным, мебель стояла в белых призрачных чехлах. У полукруглого окна Сандро различил софу, на которой когда-то, в невозвратные былые дни, его ждала Марина. «Все, и даже этот мой сон, — черновик другого человека», — подумал Сандро, идя по пустынным комнатам. При свете фонаря, про который он забыл, но который все еще сжимал в руке, он прочитал на запертой двери надпись, выведенную золотыми буквами: «Никому на свете не ведомо, кто он на самом деле». С холодным безразличием, которое его ничуть не удивляло, Сандро понял, что подошел к концу своей одиссеи. Добрался до сокровенного центра пирамиды. Он откинул крючок и толкнул закрытую дверь.

В просторном зале, освещенном огромными хрустальными люстрами, стоял Его католическое величество король Карлос IV со своим августейшим семейством. За спиной у них висели две громадные картины, скрывая почти всю стену. Справа — размытый пейзаж в рассеянном свете сумерек или раннего утра. Слева — три разнузданных голых гиганта — мужчина с двумя женщинами — сплелись в страстных объятиях. Слева, за спиною позирующих, но перед холстом с вакханалией гигантов, на мощном мольберте был укреплен необъятных размеров холст. Сандро подумал, что монарх, не по годам состарившийся, прежде, вероятно, был очень сильным человеком. Его грудь, украшенная орденами и сине-белой перевязью, была как у великанов, занимавшихся в старину вольной борьбой. Из-за плеча монарха выглядывал его младший брат, Антонио Паскуаль. Моложе годами, он по виду был старше своего преждевременно состарившегося брата. Оба смотрели на Сандро одинаковыми, очень светлыми голубыми глазами, в которых удивление мешалось с усталой печалью. В этой семейной группе было три принца. За узкой спиной принца Астурийского Дона Фернандо, почти не видно было его брата, Дона Карлоса Марии Исидро. Сандро подумал, что и в этих двоих повторилась аномалия предыдущего поколения, потому что Дон Карлос походил на состарившегося эльфа; он был ниже ростом и мельче наследного принца и при этом казался старше его. Их младший брат, Дон Франсиско де Паула, в пурпурном одеянии с сине-белой орденской лентой через плечо стоял в самом центре. Трудно сказать, сколько было ему лет — от пяти до десяти, внешне — заурядно хорошенький, но взгляд его смущал несвойственной ребенку угрюмостью. Принц Бурбон Пармский, зять королевской четы и кровный племянник монархини, был молод, светловолос и очень высок, хотя с брюшком, чрезмерным для столь молодого человека. Его супруга, принцесса Мария Луиса, сгорбившаяся и с расплывшейся талией, была миловидна, хотя черты ее лица и не казались значительными. На руках она держала грудного младенца, чуть ли не новорожденного, но уже украшенного орденской лентой Карлоса III, его деда.