Доказательство - [2]

— Ты взрослый человек, — сказал он мне. — Ты волочишься за моей маленькой девочкой, я забираю твою жизнь, ясно?

Я был взрослым мужчиной. 22. Но я не знал, о ком он говорит. Поэтому я ничего не сказал. Мы смотрели друг на друга с минуту, потом он развернулся и ушел.

— Кто это был? — спросил я Минго.

Он сказал мне. Но это имя ничего для меня не значило. У меня даже девушки не было, поэтому это не имело смысла. Но я ни от чего не отказывался, когда тот мужчина говорил все это — иначе это выглядело бы слабостью.

Несколько дней спустя я вернулся на то самое место. Тогда Минго сказал мне, что он поспрашивал тут. И у мужчины, который приходил и орал на меня, была падчерица — Алиша. И эта Алиша была маленькой девочкой, и она повсюду рассказывала всем, что я ее парень. Должно быть, с этого все началось.

Я пошел и нашел ее. Я знал, где она может быть. Все дети ходят в одни и те же места, куда и я ходил, когда был ребенком. Потому что кварталы были все теми же, как и тогда. Но мне даже не пришлось спрашивать ни у кого. Когда я зашел в магазин сладостей, эта маленькая девочка с темными волосами и большими глазами вышла прямо на меня. Она взяла мою руку и вытащила меня на улицу. Я позволил ей это сделать.

Там была аллея рядом с магазином сладостей. В обед там пусто. По вечерам иногда нет.

— Почему ты сказала ему это? — спросил я ее. — Что я твой парень?

— Ну, так чтоб он оставил меня в покое.

— Я не понимаю.

— Он… достает меня. Я пожаловалась матери на него, но она ударила меня просто за то, что я это сказала. Мне нельзя ходить на свидания. Он… контролирует все. Я хотела его остановить. Поэтому я сказала ему, что ты мой парень.

— Почему я? Я слишком стар.

— Я знала, что он бы — прости — я знала, что он попытается заставить тебя оставить меня в покое. Но я видела тебя. Я спрашивала о тебе. Ты был… в тюрьме, верно?

— Ну да. И что?

— Ну, я решила, что ты не испугаешься его. Может, он бы испугался тебя, даже. Он никогда не был в тюрьме.

— Я не могу быть твоим парнем, — сказал я ей. — Ты просто ребенок.

— Моим парнем понарошку, — напомнила она мне, глядя на меня из-под длинных ресниц.

— Даже и понарошку нет.

Она скривилась, как будто собиралась заплакать. Но она не заплакала. Просто сказала: «Прости» — и пошла прочь.

Я сначала пошел за ней, но когда я сошел с аллеи, ее отчим был там. Он был зол и шумел. Она стояла перед дверь магазина сладостей, вокруг уже была маленькая толпа. Он ударил ее, и она упала на землю.

— Я предупреждал тебя, — сказал он мне, одна рука его скользнула в карман куртки.

Я мог с ним тогда поговорить.

Но так случилось, что я убил его.

Юристы сказали мне, что если бы у меня не было приводов, я бы мог побороться. У него был нож, у меня был нож. Мы боролись, и он умер.

Но у меня был привод. Причем связанный с ножами. Это случилось при разборках банд. У большинства были цепи и трубы, так что многие люди кричали и толкались и было трудно сказать, что случилось. Пара искр высеклась, но никто не паниковал, вы должны серьезно задеть кого-то, чтоб это случилось. В середине схватки мы с Сонни Трайоном отделились от остальных. Он был предводителем из другой банды. Я знал о нем, но он жил в нескольких кварталах оттуда. Это другая страна.

Все вроде бы остановились — они смотрели за нашей схваткой. Моя кровь кипела так, что я видел его сквозь красное облако. Сонни порезал меня, но я ткнул его под ребра, и он умер. Мне было 15, поэтому они не могли отправить меня во взрослую тюрьму, поэтому они посадили мне Внутрь.

У всех там были ножи. Они называли их черенки, их делали из всего — ложек, папок, даже туалетных щеток, — но они все работали одинаково.

Когда я вышел, я вырос. И я знал, как воровать. Я был слишком стар для банд. Я имею в виду, банды все еще были там, но они даже не ожидали, что я вернусь к ним.

Я никогда не использовал нож до того момента, на аллее. Но я всегда носил его с собой.

Юристы сказали мне, что я могу подать заявление. Что это было непредумышленное убийство. Мне бы дали пять лет. Если я пойду в суд, если они подадут на убийство, это будет пожизненно.

Я выбрал пять лет. Я был выпускником школы гладиаторов, так они называли воспитательное учреждение, поэтому я знал, что это будет, как Внутри. Опять ножи.

Чего я не знал, так это того, что пять лет, о которых говорили мне в юридической помощи — ну, это были пять лет до того, как я могу подать на условно-досрочное, не пять лет до того, как я выйду.

Ты, может быть, можешь обмануть инспектора по условно-досрочному, притвориться, что ты стал религиозным или еще что-то. Я, вообще-то, не знаю этого точно, но некоторые парни говорили, что можно. Что я узнал, что это ты не можешь обмануть других обманщиков. Ты не можете просто притвориться, что ты силен в этом. Ты должен это доказать. Они заставят тебя это доказать.

Так что, Инспектор продолжал давать мне отказы, держа меня за решеткой. У меня были хорошие записи, за последние несколько лет, перед тем, как я увидел его, но мне приходилось использовать черенок пару раз, когда я только пришел. Я не злился ни на кого. Это было просто для того, чтоб меня оставили в покое. Просто, как и в первый раз.