1
Где бы я когда-либо ни был, везде есть голуби.
Даже здесь. В тюрьме.
Крысы с крыльями, так заключенные их называют.
Это не принижает их, вовсе нет. Вы не можете не уважать крыс. Никто их не любит, но они все равно продолжают приходить.
Как я.
Даже здесь.
2
Они выпустили меня в среду. Они вернули мне мои часы, одежду, в которую я был одет, когда я поступил, наличные, которые были у меня, на книги. Семьдесят семь долларов и немного мелочи. Я был единственным белым парнем в очереди домой. Когда я садился, было иначе.
Автобус повез нас в город, в этот маленький тупой городок, где только и были депо да пара баров. Если бы не было тюрьмы, люди, которые тут живут, умирали бы от голода — это единственная работа здесь.
Никто не знакомился у депо. Мы ничего друг другу не говорили. Я не знал их, они не знали меня. Мы все сели в первый автобус до города. Тем же путем мы ехали сюда — только на этот раз не было никаких металлических решеток на окнах и мы не были пристегнуты к сиденьям.
Остальные парни сильно шумели. Это звучало, как если бы они разговаривали друг с другом. хотели носить, обо всех делах, о больших достижениях. Только не о них самих. То же самое было в тюряге.
Пара из них уже были гашенные, под героином. Тюрьма прямо как улица. Единственная разница — внутри наркотики стоят дороже.
Я выглянул в окно.
Порт Ауторити была такая же, как тюремный двор — волки поджидали каждую новую кучку людей, чтобы посмотреть, если ли там овцы.
Я прошел сквозь терминал, следуя правилам: смотри вниз или твердо. Может быть у меня и не было тут друзей, но никто не хотел и связываться со мной. Побывав там, где я был, учишься довольствоваться и этим.
Я прошел весь путь назад по знакомым местам. Магазин сладостей все еще был на углу, но там висел новый знак в окне. Лото.
Старик стоял спиной ко мне, расставляя что-то на полке за прилавком. Я взял три батончика «Милки-вэй», подождал пока он повернется.
— Сколько они сейчас стоят? — спросил я его.
Глаза старика сверкнули под очками.
— Для тебя, они стоят, все так же, четвертак, — сказал он.
— Спасибо, — сказал я ему. Протянул ему деньги. Спросил:
— Где я могу найти Минго?
— Все там же, — сказал он.
Я прошел три квартала. Улица была наполнена весенними звуками, но единственные птицы, которых я мог видеть, были голуби, выклевывающие кусочки из бетона. Может, они звучали иначе, снаружи Стен. Я никогда не слушал их, до того как попал за решетку.
Середина дня, дети сбегались в квартал, вываливаясь из школы.
Дверь подвала была того же оттенка ржавчины. Я толкнул ее, и она открылась. Он был за карточным столом, в углу, одетый в панамку и черные очки, даже в полутьме.
— Привет, амиго! Когда ты вышел? — поприветствовал он меня.
— Этим утром, — сказал я ему.
— Твои вещи у меня.
— Я ценю, что ты придержал их для меня.
— Эй, нет проблем, мужик. Ничего не изменилось.
Все было в вещевом мешке, том самом, который я сказал ему забрать и придержать для меня, когда он навестил меня в тюрьме.
Минго был последним посетителем, который ко мне приходил.
Я взял комнату неподалеку. Свежее постельное белье два раза в неделю, туалет вниз по коридору.
Я пошел в «У грека» тем вечером. Парень, который владел этим местом был большой, с бритой головой. Люди называли его Греком из-за Коджака, когда тот вышел впервые. Вообще это обычный ресторан.
Я занял столик в углу, заглянул в меню. Это было странно, видеть меню. Выбор.
У официантки были темные волосы, большие глаза. Я сказал ей, что я хочу говяжий стейк. Она ничего не записала в свой блокнот, просто стояла там, уперев руки в бедра и смотрела на меня.
— Что? — спросил я ее, стараясь, чтоб мой голос звучал вежливо. Когда кто-то пялится на тебя так Внутри, ты должен быть вызывающим, но я не хотел, чтоб она так обо мне подумала.
— Ты не знаешь меня?
Я снова посмотрел на нее. Прямо ей в лицо. Все изменилось, кроме глаз, и как только я увидел их, я знал.
— Алиша?
— Да уж. Все выросло теперь, а?
— Я… думаю.
— Ты не видишь никакой разницы? — сказала она, улыбаясь.
— О… конечно. — Я не хотел смотреть на разницу, выпирающую спереди из ее белой блузки. Когда я видел ее последний раз, ей было 13.
— Почему ты никогда не отвечал на мои письма? — спросила она меня.
— Я… не мог.
— Почему? Они не разрешали тебе писать оттуда?
— Они разрешали. Я имею в виду… ты можешь. Но… я не знал, что сказать.
— Потому что я была ребенком?
— Я собирался пробыть там долго. Я не хотел…
— Чего?
— Я не знаю… связи. Мне нужно было просто работать над тем, чтоб продержаться там. Пройти сквозь это. Я знал, что ты перестанешь. Рано или поздно.
— Много знаешь, да?
— Почему ты злишься на меня? — спросил я ее. — Я ничего тебе не сделал.
— Мне? Нет, ничего. Вообще-то, я кое-что сделала тебе, да? Ничего. Ну и почему ты тогда это сделал?
Кто-то крикнул что-то Алише с одного из столиков. Она их проигнорировала. Я слышал звонок на двери, повар крикнул «забирайте!», Алиша просто стояла и смотрела на меня. Ждала ответа.
Я не знал ответа.
Я не знаю, почему она сделала то, что сделала. Я не знаю, почему я вляпался в это.
Случилось так, что как-то после закрытия тюрьмы ко мне подошел мужчина, к месту, где я работал. Я вор. Он подошел прямо ко мне, туда, где я сидел в кабине, рядом с дверью. Все замолчали.
