Дочь степи. Глубокие корни - [72]

Айша с утра до ночи копалась в саду и не чувствовала усталости. Вот и сегодня она натаскала воды из Волги, полила грядки. Погруженная в работу, вспомнила мужа, и слезы заструились по ее обветренному лицу. Она забыла, что не ела с утра, и проработала бы еще долгое время, но над плетнем показалась голова ее сына Самада.

— Мама, иди скорей! Шакир-абзы приехал, тебя зовет.

Голос сына вывел ее из задумчивости. Она вспомнила, что с утра не кормила детей. Взяв на плечо коромысло, захватив заступ, Айша торопливо направилась к дому.

XXVI

Подойдя к дому, Айша увидела у ворот подводу и сидевших на бревне Шакира Рамазанова, Шенгерея и Зифу, занятых разговором. Около них крутилась куча детворы. Айша, как была в лаптях, грязном фартуке, с вылинявшим красным платком на голове, подошла к разговаривавшим, поздоровалась и шутливо сказала Шакиру:

— Наконец-то ты пожаловал к нам в Байрак!

Рамазанов улыбнулся.

— А как же. Ведь здесь есть и партячейка и комсомольская ячейка. Я часто тут бываю. — И добавил: — Велели узнать, как ты поживаешь. Не нужно ли чего? Подсобим чем можем.

При групповых разногласиях, издавна имевшихся среди татарских коммунистов волости, Рамазанов всегда выступал против Фахри. Немалую роль сыграл он и на последних выборах, провалив его кандидатуру.

Айша все это отлично знала, и теперь в ответ на слова участия Шакира ей хотелось ответить: «При жизни травили, как собаку, а теперь вспомнили».

Но сдержалась. Она нашла неуместным затевать ссору и переменила разговор.

— Что это такое? Откуда? — спросила она, указывая на разбросанные вещи.

Шенгерей вкратце рассказал о случившемся.

— Бабушка, ты меня подожди здесь. Мы вместе пойдем в волость. Я найду тебе попутчика до города, — сказал Рамазанов старухе.

— Хорошо, дитятко, хорошо, — живо отозвалась Зифа и принялась укладывать раскиданные вещи.

Айша в сопровождении Шакира и Шенгерея вошла в избу, где недавно Паларосов снимал с нее допрос.

— Сейчас самовар поставлю. Пока вскипит, стерлядку поджарю. Вчера Шенгерей принес, — сказала Айша и, не обращая внимания на протесты гостей, захлопотала у печки.

Изба была по-прежнему чистая, прибранная. В ней ничего не изменилось. Только появилась на стенке карточка Фахри, снятого на фронте.

Айша, накрывая на стол, стала рассказывать о последних новостях.

…Арест Садыка вызвал большое недовольство крестьян. Первому досталось Шенгерею.

— Кричать на нас умеешь, а как до дела, так ничего у тебя не выходит! — возмущались они.

Джиганша-бабай долго бранил его, а потом запряг лошадей и уехал в Акташево. Там остались еще приятели Фахри и Садыка, с которыми они в молодости вместе гуляли и которые принимали участие в ссоре, оставившей на лбу Садыка глубокий шрам. Джиганша разыскал семь человек, знающих эту историю, растолковал им, что они должны помочь спасти кочегара.

— Поехать-то мы поедем, а кто нам дорожные расходы возместит? — спросили крестьяне.

На обратном пути из Акташева повстречался Джиганша со стариком кряшеном[87]. Они разговорились. Кряшен рассказал, что видел Садыка около столетнего дуба, и прибавил:

— Садык пошел в Байрак, а я отвез Фахри в совхоз.

Это было совершенно новым и очень важным показанием. Джиганша уцепился за кряшена.

— Садык — наш парень, освободить надо. Тебя допросят.

— Пускай допрашивают, только вот дорожные расходы… — заметил кряшен.

В довершение всего ребята сделали большое открытие. Во время игры они увидели, как Гимадий, озираясь по сторонам, поднял с земли шкворень и засунул его в рукав. Дети, увлеченные игрой, совсем забыли об этом случае и только теперь, слыша постоянно «шкворень», вспомнили про него. Все три группы свидетелей имели большое значение для расследования преступления и освобождения Садыка.

По вызову Паларосова Айша, взяв с собой двух пионеров, старика кряшена и двух крестьян, знающих историю со шрамом, поехала в город. Там их всех допросили…

Пока Айша рассказывала об этом, самовар вскипел. Айша принялась разливать чай. Вспомнив о чем-то, она встала из-за стола, достала с полки запечатанное письмо.

— Кажется, тебе, Шакир? Шарафий дал.

В письме, кроме новостей, уже рассказанных Айшой, имелись еще и другие. Шарафий писал, что в преступлении оказались замешанными Иванов, Салахеев и какая-то женщина, находившаяся с ними в связи. Кроме них, Шарафий писал о четвертой жене Абдуллы-ишана, которая добровольно вмешалась в это дело.

Об этих женщинах Айша что-то слышала. Потчуя гостей чаем, она рассказала им что знала:

— Удивительная женщина эта самая Александра Сигизмундовна. Рассказать — так не поверят. Муж ее был офицером, впоследствии расстрелян, после чего она закрутила с Валий-баем, а потом с его сыном Мустафой. Надоело ей, видно, жить в любовницах — вышла замуж за Иванова. Все подарки и приношения Иванову Валий-бай передавал через эту женщину.

Четвертую жену ишана, Кариму, Шенгерей знал. Он перевел разговор на нее.

— О четырех женах ишана много интересного рассказывает Шарафий, — заметила Айша. — Самая старшая из них уже старуха. Ей был отведен отдельный дом, где она жила, молилась богу да перебирала четки. Ишан навещал ее каждые четыре дня и проводил одну ночь. Вторая и третья жены круглые сутки работали. В их руках было сосредоточено ведение всего хозяйства. Каждая из них имела по отдельному дому. Четвертая жена была самой молодой и любимой. Ее дом стоял в саду, среди зелени. Она ничего не делала, а только наряжалась да прихорашивалась. Характер у нее упрямый, своевольный. Ишан женился на ней в русско-германскую войну. Она была единственной дочерью одного из его бедных мюридов