Дочь степи. Глубокие корни - [32]

Две подруги, не зная что сказать друг другу, поздоровались, обнялись.

— Чулпан, дорогая моя! Что с тобой? Или хвораешь? — не могла успокоиться Карлыгач-Слу.

Молодуха вытерла слезы концом покрывала.

— Наверно, слышала поговорку: «Жизнь снохи — собачья жизнь»? Встаешь с зарей, ложишься поздней ночью, усталая как собака. Некогда спокойно чашу кумыса выпить. Мудрено ли не узнать меня?

Подруги, обнявшись, отошли в сторонку. Молодуха жаловалась:

— Служу как рабыня, слышу одни попреки. Свекровь — злая змея. Милая подруга моя, помни: девичья пора — золотая пора, умей ценить ее. Станешь снохой — таких дней и во сне не увидишь. Вся тяжелая, грязная работа ляжет на тебя.

Долго беседовали подруги. Не утерпела и Карлыгач, поведала свою печаль:

— И у меня горе. Мать грозит: «Не пойдешь за Калтая, ослушаешься, не прощу тебе молока, которым вспоила тебя». Отец затевает ссору с Найманами. Знаешь ведь, в младенчестве просватали меня за сына бия Кара-Айгыров. В калым получили сто голов скота, пятьсот рублей денег, два сундука дорогих вещей. Хотят через полтора месяца сыграть свадьбу и проводить меня в дом мужа. Но не лежит душа моя к суженому. Наверно, видела ты этого противного Калтая? Ходит он, как свинья, опустив рыло. Маленького роста, гнусавый. Дух нехороший от него идет. Ни ума, ни храбрости, слова толком сказать не умеет… Страшно подумать — обнять такого! Приезжал недавно — не приняла, отказала. Уезжал — грозился.

Чулпан, пережившая подобное же испытание, с горячим участием отнеслась к судьбе подруги.

— Ай, колончагым, и ты оказалась в моем положении!

— Отец, видно, боится, думает: «Если отдам дочь за другого, с Кара-Айгыром возникнет ссора, отношения между двумя родами испортятся, они покинут меня в моей борьбе с Найманами, и я буду побежден», — продолжала девушка.

Но Чулпан снова перебила:

— Ну и пусть будет побежден. Выбрала ты джигита отличного, не губи себя с Калтаем. Выйдешь — вернуться не сможешь, дорогая.

Из юрты вышла женщина, позвала Карлыгач:

— Наверно, устала, красавица? Зайди, выпей кумыса.

Слу вошла в юрту.

— Досыта наговориться не успели. Мясо скоро сварится. Не угостив как следует, не отпущу, — сказала вслед ей Чулпан.

Арсланбай рассказал старому Дирвисалу о своем изгнании и возвращении, а под конец коснулся вчерашних похорон:

— Видно, высохло озеро Найманов. Большинство народа хочет на предстоящих выборах волостным управителем выбрать Сарсембая. Якуп не сможет занять место Байтюры, и должность волостного управителя перейдет сторонникам Сарманов.

Дирвисал стоял в стороне от партийных распрей, и новости эти его не заинтересовали. Он стал жаловаться на плохое джайляу.

Айбала беседовала с тукал, длинноволосый джигит — с джигитами аула, несчастная молодуха не расставалась с Карлыгач.

XXXVII

Из аула гостей не выпустили до тех пор, пока не угостили мясом, как того требовал обычай. Когда гости, пожелав хозяевам благоденствия, сели на коней, было уже за полдень и жара начала спадать.

Надо было поспеть на новое джайляу раньше каравана.

Засвистели плети, кони помчались стрелой.

Но когда копыта пегого жеребца ступили на землю джайляу Кзыл-Ком, караван уже стоял на южном берегу небольшого красивого озера, окаймленного красными песками.

Карлыгач подалась всем телом вперед, натянула поводья, взмахнула плетью и, обогнув караван, остановилась подле матери.

— Мама, мы ели мясо и пили кумыс в джайляу Дирвисала. Я видела Чулпан… — начала она рассказывать.

Тем временем подоспели и остальные. Пожелав счастья на новом джайляу, все принялись за работу.

В сборке юрт главная роль принадлежала младшей жене бая — тукал. Работница, старуха и Айбала помогали ей. Карлыгач-Слу крутилась тут же. Мускулистый Джолконбай должен был поднимать тяжести и вообще исполнять всю работу, требующую физической силы. Покончив с полагающимися в таких случаях заклинаниями, тукал приказала Джолконбаю:

— Чанграк положи сюда.

Работник принес нечто похожее на обруч со сквозными отверстиями и положил на указанное место. Это место — центр будущей юрты. Женщина, определив на глаз расстояние, стала расставлять киреге, состоящую из нескольких канатов[66]. Каждый канат представлял собой целую решетку в два аршина шириной и четыре длиной из плоских, в три пальца толщиной, крашеных планок. Тукал первый канат поставила сама, старуха принесла другой, служанка поддерживала, а тукал привычными пальцами быстро соединила их тонкой крепкой веревкой. За первыми двумя последовали остальные, счетом до десяти. Они были соединены не по прямой линии, а по кругу, так, что между первым и последним канатом остался промежуток в аршина полтора. Этот промежуток предназначался для двери. Сюда сначала положили на землю порог, потом крепко привязали к обоим канатам два косяка — таянычы. Обе половинки раскрашенной тонкой двери широко распахнулись. На этом закончилась «кладка стен» жилища. Для прочности верхняя окружность киреге была обмотана поясом, концы которого привязали к косякам двери.

Спорая работа развеселила старуху.

— Руки твои, светик мой, легки на работу, — похвалила она тукал.

Теперь следовало поднять «крышу».