Дочь степи. Глубокие корни - [31]

Эта ночь принесла джигиту и девушке счастливые часы.

XXXV

Рассвет еле-еле намечался, но все джайляу было уже на ногах. Женщины торопливо убирали посуду. Как только старшие встали, юрту живо разобрали и ее кошмы, киреге и чанграк сложили на отдельную фуру. Длинноволосый джигит и старый Керим уложились с вечера и сегодня, едва продрав глаза, пришли на помощь баю. Вместе с Джолконбаем запрягли лошадей, перевязали возы длинными волосяными арканами. Устроили места для сидения женщинам.

Бай вместе с гостями и семьей выпил чай и поспешил к месту укладки. Он кое-что поправил, приказал переложить часть клади с фуры с тонкой осью на двуколку и под конец распорядился:

— Приведите верблюдов!

Бо́льшая часть кошм, ковров и одеял из белой юрты, связанная в тюки, лежала еще на земле. Джолконбай подвел четырех больших двугорбых верблюдов. Старый Керим потянул за тонкую веревку, продетую сквозь носовую перегородку животного.

— Чук! Чук!

Верблюд медленно сначала согнул передние ноги, потом лег. Под наблюдением бая на него нагрузили пудов двадцать клади.

— Хачт, хачт! — крикнул старик, и корабль пустыни так же неторопливо поднялся на ноги.

Алтын-Чач имела неизменную привычку при переезде с одного джайляу на другое совершать это путешествие на верблюде. Над ней смеялись, пробовали доказывать, что путь долог, день жаркий и такая поездка окажется слишком утомительной, но она упорно отказывалась сесть в арбу и предпочитала мерно колыхаться на спине верблюда.

Нагрузив трех верблюдов, бай с улыбкой обратился к жене:

— Моя малютка Алтын-Чач и сегодня желает качаться на спине верблюда?

— Как же пойдет без меня мой Ак-Дельбер! — огорченная улыбками окружающих, отозвалась байбича.

Ей никто не возразил. К горбу четвертого верблюда привязали устланное коврами деревянное ложе, на котором можно было полулежа ехать. Сбоку повесили маленький турсук кумыса.

Лошади для молодежи были уже оседланы. Все приготовились тронуться в путь, но тут закапризничала Гельчечек:

— Мне лошади не оставили! Хочу ехать верхом!

С трудом уговорили ее сесть на верблюда к байбиче, а когда устанет, перебраться в тарантас к матери. Для аксакала подали тележку, на которой обычно ездил сам бай.

Над горизонтом медленно взошло солнце, озарив степь алым сиянием.

Все было готово. Сарсембай взобрался на любимого иноходца.

— Керим-эке, трогай!

— Отдаемся в твои руки, создатель, — пробормотал старик, трогая коня.

Впереди поехали большие фуры, двуколки, за ними следовали навьюченные верблюды, тарантасы и белый верблюд байбичи. Огромный караван, вытянувшись по узкой дороге длинной цепью, направился к северу.

Вместе с ними тронулись стада овец, коров, табуны кобылиц и жеребят. Все пастухи ехали верхом.

Карлыгач после долгих пререканий с отцом добилась разрешения ехать на своем новом жеребце и теперь вместе с Арсланбаем, длинноволосым джигитом, Айбалой и еще несколькими девушками шутя помогала пастухам. Животные выбрались на дорогу и пошли степенным шагом. Группа молодежи появлялась то с одной, то с другой стороны каравана, перекидывалась шутками со всеми и везде вносила оживление и веселье. Скоро, однако, им надоело следовать за караваном.

Этот переезд был для Айбалы большим праздником. Она дни и ночи проводила в работе. Только в эти редкие часы переездов она могла отдаться отдыху и радости.

Она первая заметила далеко справа юрты, похожие на большие копны сена. Натянув поводья, она подскакала к Карлыгач.

— Видишь юрты? Что, если заедем туда, напьемся кумыса?

— Хоть ты и женщина, но голова у тебя работает отлично. Едем! — со смехом подхватил Арсланбай.

— Мы едем вот в то джайляу, — предупредила девушка отца и поскакала в указанном направлении.

Остальные последовали за ней.

XXXVI

Подъезжая к джайляу, длинноволосый джигит сказал Карлыгач:

— А ты знаешь, это джайляу Дирвисала. Сюда выдана твоя подруга Чулпан.

— Что ты говоришь? Разве они не на берегу Дингез-Куля? — удивилась девушка.

— Побережье Дингез-Куля перешло в руки казны. Дирвисал-эке кочует по этому вот отвратительному джайляу, — объяснил Арслан.

Стегнув коней, примчались к аулу. Их встретила стая собак. За ними показался сам хозяин. Это был старик казах необычной толщины.

— Счастливого вам пути, детки!

Арсланбай приветствовал его и сказал:

— Сарсембай переезжает из Алтын-Куля в Кзыл-Ком. Молодежь повернула коней в вашу сторону.

Старик сделал еле заметное движение:

— Добро пожаловать, дети! Джайляу мое хоть и плохо, но кумыс найдется и ярки жирны.

Пока хозяин и гости, переговариваясь, шли к юрте, около привязанных жеребят показалась молодая женщина с приятным, но усталым, измученным лицом, оттененным белым покрывалом; на ней было грязное платье, в руке она несла полное ведро молока. Она издали улыбалась гостям, но на нее никто не обратил внимания.

— Милая Слу, ты не узнаешь свою подругу? — остановила она Карлыгач.

Девушка оглянулась и застыла от изумления: перед ней стояла ее близкая подруга Чулпан, участница всех забав, свидетельница первой встречи с Арсланбаем — на свадьбе и второй — в пути.

Красивая, веселая, остроумная девушка поблекла, осунулась, лицо пожелтело, глаза потеряли блеск, плечи беспомощно опустились. Вся она превратилась в уставшую, апатичную женщину.