Дочь - [23]
Он улыбнулся:
— Я думал, вы каждый день друг с другом говорите, разве нет?
— Я хочу узнать твое мнение, что здесь странного?
— Она опять взялась за кисти и работает над новым шедевром, — ответил он. В его акценте мне вдруг почудилось что-то высокомерное. Не был ли он в молодости членом студенческой корпорации?[15]
— О’кей, отец, не надо снова начинать, — сказала Сабина. Ее первое замечание, сказанное тоном дочери, отметил я про себя.
— Она часто ходит в музеи, — добавил он. — Последнее время она чаще ездит со своими студентами из школы живописи. Но об этом ты и так знаешь…
— Да. Да, конечно.
— Ну а теперь, пожалуй, мне пора на поезд, — сказал он весело, поднялся и посмотрел на нас вопросительно, по-мальчишески и сердечно — явно давая понять, что время беседы подошло к концу.
— Прощай, моя дорогая дочь, — сказал он.
Он взял ее за плечи и несколько секунд молча смотрел ей прямо в глаза, словно просил о чем-то. Потом крепко обнял Сабину и трижды расцеловал в щеки. Мне он протянул руку — она оставалась такой же твердой
— Замечательно, что я наконец тебя встретил, — сказал он, прежде чем решительно шагнуть и исчезнуть в толпе.
Вся процедура расставания заняла полминуты, не больше.
Я с трудом решился взглянуть на Сабину. Она сидела, уставившись на картонную подставку для пива, и свирепо ковыряла ее ногтем.
— Ты не сказал ни слова! — сказала она сердито.
— Господи, если бы это было так просто. И вообще, это неправда!
Теперь она разглядывала свой стакан и, кажется, немного расслабилась.
— Странно, да? — сказала она. — Я всегда нервничаю в присутствии отца. Несмотря на то что я им восхищаюсь.
Я придвинулся к ней, не вставая со стула. Осторожно обнял ее за плечи, но она, так же осторожно, высвободилась из моих объятий.
Никогда больше я не встречался с ее отцом.
— Тебя никак не назовешь роковой женщиной, — сказал Виктор Сабине как-то вечером, когда зашел навестить нас.
Виктор дружил со мною с детского сада, мы учились с ним в одном классе, и после школы он обычно приходил ко мне: его мама работала и днем ее не бывало дома. Потом нас перевели в разные школы, и наши пути ненадолго разошлись: Виктор учился не слишком хорошо.
Мы возобновили дружбу, когда я поступил в университет, а он поселился по соседству со мной. Виктор оказался прирожденным бизнесменом; он занимался чем-то связанным с компьютерами. В ту пору это занятие было восхитительно новым и необычным.
Мне нравилось, что Виктор считал меня «интеллектуалом», которого полагалось уважать. В наших отношениях не были полного равноправия, но дружба была такой давней и близкой, что неравенство ей не вредило. Я вел себя с Виктором как старший брат, такое распределение ролей было принято между нами давным-давно. Виктор, кстати, всегда относился ко мне лучше, чем я к нему.
«Роковая» для Виктора означало — та, любовь к которой ведет человека через череду непоправимых несчастий к трагическому краху, непредсказуемая и неприступная; такая женщина могла бы смертельно ранить его. Втайне он мечтал заполучить подружку, в которой ничего «рокового» не было, вроде Сабины, я-то это точно знал.
Но Сабина была шокирована. Она предпочитала и сама об этом говорила, чтобы ее считали таинственной, своевольной и непредсказуемой. Она решила, что Виктор отметил деградацию ее женских качеств, впала в депрессию и немедленно занялась опровержением его теории:
— Так ты не считаешь меня роковой женщиной…
Она с несчастным видом уставилась в огонь, горевший в печи, отчего я невольно рассмеялся. Роковые женщины гораздо жестче, чем ты, мог бы я сказать. Но она опередила меня:
— Я слишком часто оглядываюсь на других, на их чувства. Мне хотелось бы не обращать на него внимания, когда у него хреновое настроение. И чтобы мне хватило духу осуществить свои планы. И чтобы мне не приходилось постоянно копаться в его проблемах. (Это она меня имела в виду.)
— Но я-то в твоих проблемах копаюсь, — подобострастно заметил я и, собственно, потерял интерес к предмету спора.
Остаток вечера Сабина промолчала. Несомненно собираясь показать нам наконец, насколько она роковая. Но мы с Виктором этого, можно сказать, не заметили. Только когда она заявила, что идет спать, мы сообразили, что она вела себя тише, чем всегда.
Расхлебывать эту кашу пришлось мне одному, назавтра. Она не может пережить того, что я не стал возражать Виктору, сказала она.
— Ты что, считаешь, что ничего неожиданного от меня не дождешься?
— Почему же, я только неожиданностей и ожидаю, каждую минуту, — сказал я без всякой иронии. — Ты абсолютно неожиданна. Я и вообразить не мог, что ты прилетишь в Иерусалим вместе с моей мамой. Я никогда не думал, что ты захочешь жить со мной. Не думал, что ты будешь такой прекрасной и такой… Что я влюблюсь в тебя по уши… И я люблю тебя, со всеми твоими закидонами.
— Это уже кое-что. Роковая женщина вряд ли захотела бы жить с тобой.
— Роковая женщина не может никого любить. Роковые женщины — непостижимые существа, любовь которых к конфликтам противоречит свободе и безопасности и порождает хаос. Они лгут, и плутуют, и изменяют. Мне самому роковые женщины не нравятся, даже если они очень красивы. Почему тебе, черт побери, так хочется стать одной из них?
Говорила Лопушиха своему сожителю: надо нам жизнь улучшить, добиться успеха и процветания. Садись на поезд, поезжай в Москву, ищи Собачьего Царя. Знают люди: если жизнью недоволен так, что хоть вой, нужно обратиться к Лай Лаичу Брехуну, он поможет. Поверил мужик, приехал в столицу, пристроился к родственнику-бизнесмену в работники. И стал ждать встречи с Собачьим Царём. Где-то ведь бродит он по Москве в окружении верных псов, которые рыщут мимо офисов и эстакад, всё вынюхивают-выведывают. И является на зов того, кому жизнь невмоготу.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.