Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [34]
Оценка Портала была точной, он даже немного преуменьшил сложность бомбардировки. Но он не смог понять, что атака на Аушвиц в 1940 году обратила бы внимание всего мира на ужасы лагеря и, даже если бы не принесла успеха, создала бы прецедент вмешательства с целью остановить преступления нацистов.
Чарльз Портал. Фото:
Юсуф Карш
Пирс не возражал против такого решения и передал Сикорскому ответ Портала. В письме от 15 января Пирс разъяснял Сикорскому все сложности этой миссии. «Подобные бомбардировки должны быть чрезвычайно точными, если мы не хотим больших жертв среди самих заключенных», написал он, добавив, что «такую точность нельзя гарантировать»[278].
Ответ Сикорского не задокументирован. Далтон, судя по всему, убедил Сикорского продолжать работу в этом направлении. Тем временем в западном высокогорье Шотландии УСО обучало польских эмигрантов разведывательной деятельности. Далтон планировал десантировать этих людей в Польше, снабдив радиопередатчиками, чтобы они установили связь с Варшавой и высылали разведданные в Великобританию. Для Сикорского это означало, что британцы согласны на дальнейшее сотрудничество и доверяют сведениям, которые предоставила к тому моменту его сеть[279].
Первые три парашютиста прибыли на авиабазу Страдисхолл в Саффолке вечером 15 февраля. Ночь была тихая, лишь тонкая полоса облаков плыла в вышине. Прогноз погоды для Польши обещал ясное небо. Разведчики были одеты в комбинезоны и перчатки по локоть. До места выброски под Варшавой было пять часов лёта. В рюкзаках парашютистов лежала гражданская одежда, сшитая по польской моде, немецкие сигареты и бритвы. У каждого в пуговице была спрятана таблетка с цианидом на случай захвата в плен. Еще 360 килограммов оборудования — четыре радиопередатчика и большое количество динамита — были сложены в специально сконструированные контейнеры, способные выдержать удар о землю без взрыва. Перед вылетом Сикорский сказал разведгруппе: «Вы авангард Польши. Вы должны показать миру, что даже сейчас, даже в нынешних обстоятельствах, в Польше можно приземлиться»[280].
Самолет Whitley MK1 покатился по взлетно-посадочной полосе, оторвался от нее и набрал высоту над Северным морем. Уже над континентом сквозь воздухозаборники самолета подул холодный ветер, и люди прижимались друг к другу, чтобы согреться. Было слишком холодно, чтобы спать, и трудно говорить при ревущих двигателях. Когда они пролетали над голландским побережьем, их обстреляли из зениток, а над Дюссельдорфом их поймали вражеские прожекторы, но противовоздушная оборона Германии была на тот момент примитивной и в большей части города электричество не отключалось. Около полуночи они заметили огни Берлина. Возле польской границы облака начали сгущаться. Пилот, капитан авиации Фрэнсис Кист, возможно из-за незнания маршрута, отклонился от курса и, когда увидел Татры, понял, что улетел дальше нужной отметки[281].
Ни времени, ни топлива на корректировку курса не было. Людям пришлось прыгать из самолета прямо там — как оказалось, почти над Аушвицем. Один из членов экипажа открыл специально оборудованную боковую дверь, парашютисты взглянули на полную луну, освещавшую заснеженные склоны гор, и шагнули в темноту. Кист сделал еще круг, чтобы сбросить снаряжение, поднялся на крейсерскую высоту и улетел прочь[282].
В ночной тишине заключенные Аушвица наверняка слышали низкий гул двигателей самолета, но не могли догадаться, что означают эти звуки. Парашютисты приземлились и направились в Варшаву. Никакой помощи заключенные не получили, но сама эта операция стала для Сикорского подтверждением, что британцы могут добраться до Аушвица.
ЧАСТЬ II
Глава 7. Радио
Девять дней Витольд пролежал в горячке. Сны перемежались с мыслями в периоды бодрствования, он мог определить только то, что день сменил ночь, а ночь — день. Иногда он чувствовал, что открылось окно или что к его телу прикасается грубая мочалка, а к губам — ложка с горячим супом. Появлялись другие пациенты, они стонали и кричали или внезапно затихали при звуке выстрела или удара, раздавшегося где-то рядом. Музыканты теперь репетировали баварский вальс для заместителя коменданта Фрича, и по вечерам звуки музыки долетали до палаты[283].
На десятый день горячка прошла, и Витольд начал медленно восстанавливать силы. Санитары продолжали кормить его, и он потихоньку вставал и бродил по палате. Когда Деринг решил, что Витольд достаточно окреп, его перевели в блок для выздоравливающих. Тот факт, что Дерингу удалось так долго укрывать Витольда, указывал на важность госпиталя для подполья. Главный врач госпиталя гауптштурмфюрер СС Макс Попирш доверял Дерингу. Попирш хотел показать, что национал-социализм совместим с врачебной этикой. Пока Деринг хвалил нацистский расовый порядок и демонстрировал суровое обращение с заключенными, ему позволяли выполнять врачебный долг и спасать жизни[284].
Витольд помогал санитарам и быстро втянулся в ритм работы блока. Всех пациентов мыли рано утром. Из палат с трехъярусными койками больных тащили в уборную, где с них снимали грязное нижнее белье и бумажные повязки и поливали холодным душем. По словам одного из санитаров, масса дрожащих тел напоминала «смертельно раненного зверя, в предсмертной агонии наблюдающего за тысячей своих частиц». Пациентов возвращали на койки, полы мыли с хлоркой, опорожняли ведра и проветривали помещения
