Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц - [35]

.

Госпитальный блок.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Заключенных оперировали на первом этаже. Операции начинались в девять утра и длились почти весь день. Попирш находился в госпитале только в течение первого часа, а потом уезжал, оставляя вместо себя унтершарфюрера СС Йозефа Клера, бывшего краснодеревщика из Австрии, которому нравилось представлять себя доктором. Клер приезжал в госпиталь на мотоцикле. Один из санитаров должен был до блеска отполировать мотоцикл, а другой — снимал с Клера ботинки и мыл его ноги, пока тот сидел за рабочим столом. Клер пыхтел трубкой, «будто падишах», а третий санитар делал ему маникюр, вспоминал один из заключенных[286].

К счастью, Клер был увлечен незаконной торговлей: весьма скудные запасы морфина он продавал эсэсовцам и капо. По этой причине у медперсонала оставалось время заниматься пациентами. В феврале стояли тридцатиградусные морозы. Заключенным выдали пальто, больше похожие на хлопчатобумажные рубашки до колен. Некоторые заключенные, в том числе Витольд, получали от семей посылки с нижним бельем. Но большинству узников приходилось тайно нашивать под одежду дополнительные слои из дерюжки от мешков из-под цемента или из любого другого материала, какой удавалось найти, хотя нацисты запрещали делать это под страхом сурового наказания. В самые холодные дни эсэсовцы не выгоняли заключенных работать на улицу, но перекличка всегда проходила на плацу. Десятки людей попадали в госпиталь с обмороженными руками и ногами, сначала твердо-белыми, а вскоре черневшими от гнили[287].

Йозеф Клер. 1962 год.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Однажды вечером, когда за окнами бушевал ветер, охранник-эсэсовец привел из штрафного отряда двенадцать евреев с сильно обмороженными ногами. Санитары собрались почитать немецкую газету, оставленную врачами, как вдруг Деринг позвал их на помощь. Обычно евреев из штрафного отряда не лечили, и Деринг хотел, чтобы все было сделано как можно быстрее. Несчастные сняли сабо, обнажив ноги, плоть с которых облезла буквально до костей. Сами кости были коричневого цвета — скорее всего, тоже обмороженные[288].

«Просто посыпьте кости дезинфицирующим порошком и наложите повязки», — приказал Деринг. Кон вместе с другим санитаром принялся перевязывать ноги тканевыми бинтами, чтобы замедлить разложение, но Деринг, наблюдавший за процессом со стороны, рявкнул: «Перевязывать бумагой!»[289]

Кон подошел к Дерингу и прошептал:

— Когда они выйдут на снег, эти повязки не продержатся и пяти минут[290].

— Да, — ответил Деринг. — А ты думаешь, эти люди долго проживут после того, как выйдут отсюда? Больше пяти минут? Час? Может, два? У нас очень мало тканевых бинтов, и мы должны использовать их там, где они нужны.

Витольд не знал об этом случае. Кон, понимая, насколько важен Деринг для подполья, не стал обсуждать с Витольдом этот инцидент[291].

* * *

Несколько недель спустя Деринг подтвердил свою значимость. Однажды вечером он привел Витольда в кабинет Попирша в главном госпитальном блоке. На столе стоял радиоприемник — вероятно, одна из популярных среди эсэсовцев моделей Telefunken: лакированный деревянный корпус с фигурными прорезями в стиле ар-деко и две ручки для регулировки частоты по обе стороны решетки динамика. Деринг с кем-то договорился, и приемник выкрали из электроцеха, а затем он приготовил для радиоприемника тайник под половицами под раковиной. Деринг предложил Попиршу провести телефонную линию между его кабинетом и одним из новых блоков госпиталя и попросил заключенного-электрика, чтобы тот прикрепил к телефонному проводу антенный. Попирш был в восторге. Деринг тоже, но совсем по другим причинам[292].

Владислав Деринг. Ок. 1941 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Деринг щелкнул переключателем и подождал, пока радиолампы прогреются и зашипит динамик. Он стал вращать ручку настройки, радио запищало, послышалось потрескивание, а затем они оба, взволнованные, услышали звуки из забытого мира: песни, мелодии и голоса на немецком, итальянском, словацком и греческом языках. Почти все коммерческие и государственные радиостанции, воинские части, пилоты самолетов и рыбаки в море пользовались коротковолновыми частотами[293].

Деринг искал Би-би-си. В отличие от жестко контролируемых немецких станций, Би-би-си сообщала более правдивую информацию (британское правительство полагало, что, если транслировать новости, пусть даже печальные для союзников, люди будут больше верить и, следовательно, больше слушать). Нацисты старались подавить сигнал Би-би-си, но в рейхе росла популярность немецкоязычной службы этой радиостанции, и даже радиоприемники Volksempfänger, прозванные «мордой Геббельса», ловили сигнал Би-би-си. Министр пропаганды прибегал к массовым арестам, а на радиоприемники клеились этикетки, предупреждавшие, что прослушивание иностранных радиостанций является преступлением против немецкого народа. Но такие меры имели лишь частичный успех[294].

Деринг и Витольд крутили ручки, пока не услышали четыре заветных барабанных удара — сигналы азбуки Морзе, означающие «победа» и начало новостной программы Би-би-си. Затем взволнованное приветствие: «Это Англия… Это Англия…» Они не осмелились слушать долго. Но вернулись к радиоприемнику на следующую ночь и на следующую. Новости были плохие. Немцы продолжали бомбить английские города, хотя непосредственной угрозы вторжения в Британию уже не было. В марте генерал Эрвин Роммель высадился в Ливии, чтобы поддержать итальянцев, и немедленно выступил против англичан. Казалось, немцы вот-вот захватят Египет и Суэцкий канал. Америка по-прежнему оставалась в стороне