До завтра, товарищи - [10]

— Они думают, что имеют дело с неопытными людьми, — говорил сейчас Гашпар на заседании бюро. — Но если рабочие докажут, что знают, чего хотят — а у них есть все основания требовать своего, — то с нами будут вынуждены согласиться.

Гашпар описывал победу с явной гордостью, не скрывая, что именно благодаря ему они добились быстрого успеха.

— А что делали рабочие, когда комиссия пошла в дирекцию? — спросил Важ.

Прежде чем ответить, Гашпар, как всегда, поджал губы:

— Конечно, продолжали работать.

Важ возразил, что было бы больше пользы, если б все оставили работу и собрались у кабинета, когда там находилась комиссия.

Гашпар уверенно возразил:

— Это лишь усложнило бы дело. Мы и так добились хороших результатов. Чего же еще?

— Успех не всегда доказывает, что путь выбран правильно, — сказал Важ.

Перейра думал так же, как Гашпар, и в своем выступлении выразил сожаление, что не обладает его качествами. Ему казалось, что мнение Важа умаляет заслуги Гашпара, и он счел своим долгом защитить того. А Жерониму сам не понимал, какова его собственная позиция.

— Товарищ Гашпар — личность выдающаяся, особенно по своим организаторским качествам, — сказал он, рассеянно глядя в окно, — и в этом опасность. Без него организация станет вполовину слабее.

Слова, звучавшие похвалой Гашпару, в какой-то мере содержали и критику его методов.

Гашпар, казалось, не обратил внимания ни на критику, ни на иронию. С явным удовольствием выслушав слова Жерониму, он продолжал отстаивать свое мнение, подчеркивая достигнутые успехи:

— Если бы действовали подобным образом и на других предприятиях, поняли бы, что так можно добиться многого. Позвольте мне на «Сиколе» работать по-моему.

В подкрепление сказанного он перечислил успехи организации, в том числе и распространение тридцати экземпляров газет.

— Нас на заводе уже двенадцать. Это не случайные люди. Я знаю всех и лично рекомендовал их в партию.

— Ты, друг, сделал много, — сказал Важ. — Как говорит товарищ Жерониму, в этом-то и заключена опасность.

15

Около полудня Гашпар и Жерониму поспешили уйти, а Важ остался обедать с Перейрами. Консейсон положила каждому по куску рыбы и поставила огромную миску картошки, которой хватило бы на шестерых. Перейры, хорошо зная жизнь партийных работников, всегда старались накормить их досыта. Вот если бы кто посторонний присутствовал на этом обеде, то страшно бы удивился. Удивился бы, что Важ положил себе невероятную гору картошки с треской и тут же с жадностью налег на нее, запивая вином. Консейсон подливала ему вино в розовый бокальчик, который хранился в доме специально для товарищей. Важ положил себе еще столько же картошки из миски и съел с прежним аппетитом. Когда Важ справился с этой порцией и опять потянулся к миске, удивление наблюдателя перешло бы в возмущение, хозяева же, судя по всему, даже внимания не обратили. Важ выложил остатки картошки к себе на тарелку и улыбнулся друзьям:

— Лучше умереть, чем плохое здоровье иметь.

После обеда Консейсон принесла Важу вычищенную и выглаженную одежду. Когда Важ собрался уходить, Консейсон схватила его за руку и почти закричала:

— Как! Ты уходишь, даже не взглянув на моего малыша?

Приложив палец к губам, чтобы Важ не шумел, она потянула его в комнату, где спал ребенок.

16

Это была последняя из намеченных встреч. Теперь можно возвращаться домой. В десять часов вечера он выехал на пустое и темное шоссе. Важ с удовольствием слушал шуршание колес по мокрому асфальту. Изредка навстречу попадались автомобили, слепя фарами. Тогда он сворачивал на обочину и ждал, пока машина проедет. Из освещенного кафе донеслись звуки радио. Трое сорванцов отдали ему честь. Под стеной стояла влюбленная парочка, свет фонарика спугнул их, они отпрянули друг от друга. На подъеме к оливковой роще Важ понял, как устал. А проделал он только первую часть пути. «Надо перекусить», — подумал он и вспомнил, что километрах в пяти-семи отсюда есть одна лавчонка, наверняка еще открытая. На вершине холма он отпустил педали и покатился вниз.

Лавка оказалась закрыта. На темной тихой деревенской улице ни души. Важ представил себе весь долгий путь к дому — подъемы, длинные километры, изрытую, усыпанную камнями дорогу, деревни, хутора, перелески, мосты — и почувствовал смертельную усталость, непреодолимое желание лечь. Он вспомнил слова врача, своего друга, возмущавшегося: «Вы себя убиваете!» Не прав врач. Умирают по-разному. Колесо вдруг развернулось. Важ хотел выровняться, но какая-то сила выбила его из седла и бросила на землю. Велосипед, перевернувшись, скатился в канаву. Фонарик погас. Где-то очень далеко светились огоньки, долетало монотонное кваканье лягушек.

Важ пощупал ушибленное плечо, выпрямил руль и пошел рядом с велосипедом. В ближайшей деревне у фонтана он положил велосипед, снял берет и умылся, зачерпывая воду ладонями. Почувствовал себя лучше. Но когда приблизился к длинному мосту, за которым ждал крутой подъем, усталость удвоилась, грудь сжало как клещами. Теперь придется несколько километров идти пешком. Если все будет хорошо, он доберется до дому около трех.

Он знал каждый метр дороги, каждую колдобину, песчаные и каменистые участки и все заросшие мягкой травой обочины. Ночь скрыла пустынный пейзаж, но Важ ясно представлял его. Сначала — прямой кусок дороги с тремя деревьями, песчаный изгиб; потом равнина с одиноким домиком, где однажды малышка сказала ему «до свиданья»; крутой спуск с резкими поворотами; длинная серпентина, рассекающая плоскогорье, потом маленькая деревушка — первый признак жизни после трех километров пустыни, и снова вверх, вверх, вверх до мельниц. Когда он достигал вершины и холодное дыхание северного ветра освежало его, он обычно думал: «Я здесь, я дома» — и с новыми силами пускался в дорогу. Еще полтора часа пути, еще тридцать трудных километров.