Раиса встала, открыла окно. На ее обнаженную по локоть руку легла тонкая снежинка. Растаяла. И лампочка задрожала маленькой капле. Где-то справа, на том берегу, спал город, только работали поезда, и их приглушенные голоса были здесь слышны. Шла жизнь, и подо льдом уже просыпалась река, и было ясно, что скоро она сломает лед и по ней пойдут вверх и вниз в разные города, на разные пристани, починенные удивительными руками Раисы и таких же, как она, людей, катера и самоходные баржи, украшенные свежим федосовским лесом, с флагом на самом верху.
Они оделись и пошли к реке. Раиса опять заговорила о делах, о выгоде бурлаковского ремонта. Федосов слушал и припоминал: да, Бурлаков — механик с «Академика Губкина». Если по его методу каждое судно будет получать все необходимые детали без составления сметы, то это будет быстрей и гораздо дешевле. И она, Раиса, завтра же будет ходить по начальству, спорить, добиваться этого. Она будет такой же, как обычно, и только он, Федосов, знает, какой она может быть еще — нежной и грустной…
Они стояли на берегу и смотрели через реку на рассыпанные городские огни.
— Сегодня поедешь? — спросила Раиса.
— Надо ехать.
Он внезапно обнял ее, прижался лицом к ее волосам. Она не оттолкнула его. Федосов знал, что завтра она придумает что-нибудь еще и снова куда-нибудь ускачет. Но он будет искать ее — любую. Молодую или старую, ремонтнику или артистку. С ней все может статься. И она добьется всего. Но она ему нужна, и он, наверное, тоже нужен ей…
Федосов долго заводил машину и отыскивал зажигание непослушными пальцами. Разбуженная машина заворчала и тихо двинулась при свете подфарников. Федосов оглянулся и махнул рукой. Раиса стояла в старом ватнике, в белом наброшенном на голову платке. Глянула еще раз на убегающие огни машины и зашагала по берегу над просыпающейся рекой.