До востребования - [12]

Машина замедлила ход и стала.

— Ну, вылезай, Тонечка! — повернулся к ней Красин. — Кланяйся дома своим. Выберу время, черкну им письмо. — Он пожал ей руку и, отвернувшись, закурил. Машина тронулась.

Тоня помахала ей вслед и, зажав под мышкой сумочку, стала подниматься по вокзальной лестнице. Мимо, обогнав ее, пробежали два подростка в замасленных ватниках, споря о чем-то на ходу. Прошла женщина с голубым ящиком, висящим на ремне. «Сливочное мороженое! Кому мороженое!» — выкрикивала она, мягко, по-волжски налегая на «о». И вдруг, заглушив ее крик, взметнулся над качающейся толпой нетерпеливый требовательный гудок.

Грустно Тоне уезжать. Уже привыкла она к городу, полюбила его людей — нефтяников, металлистов, врачей, ученых. Она полюбила этот город, Волгу, широкий проспект, белые домики рабочего поселка.

Гремит по хрупким февральским рельсам поезд… Разворачивается по правому берегу Волги и отплывает вдаль ночная городская зарница… Все гремят и гремят колеса. Свищет в пролетах тамбура, обгоняет поезд лихой наездник — степной ветер. А сердце мечтает о весне, о синих лужах, где в каждой плавает по солнцу, о прохожих с первыми подснежниками в руках…

Тоня прижимает к щеке скомканные варежки, думает о предстоящих встречах с другими людьми, со всеми, кто ждет ее возвращения.

Покачивается распахнутая дверь вагона. Ветер бьет в лицо, пробирается за воротник. Но уже не леденит, как прежде. Всюду, во всем чувствуется скорая весна.

«…Милый «Князь Игорь»! — думает Тоня. — Хороший, хороший человек. Придет лето, зашумят сады… И я пройду по ним, как он просил, и вспомню его обязательно».

„КАКТУС"

В темной прихожей, тесной и забитой вещами, как каюта третьего класса, Николай Сергеевич, по прозвищу «Кактус», натолкнулся на велосипед. Велосипед был недавно смазан, и Николай Сергеевич, несмотря на темноту, понял это.

— Это удивительно! — заявил он выскочившей на шум соседке. — Как мог уважающий себя человек поставить эту вещь поперек дороги. А вот это? Кто избавит меня от этого? Что я, по-вашему, должен делать? Это машинное масло! — Николай Сергеевич освещал себя спичками и, по мере того, как картина бедствия прояснялась, все более сердился.

— Этой пижаме нет еще и двух лет. Она могла бы пережить ваших внуков. Это же шелковое полотно! Дерите его зубами — и зубы останутся на полотне.

— Я постираю вашу пижаму в «Новости» — ничего не будет, — сказала соседка.

— В «Новости»! — застонал Николай Сергеевич. — Она постирает в «Новости»! После такой стирки моя пижама будет годна только для мытья окон! — Николай Сергеевич вконец расстроился и убежал к себе. Он сорвал со стены женский календарь и принялся отыскивать в нем «полезные советы».

Квартира еще немного пошумела и поволновалась, обсуждая событие, потом жильцы успокоились и разошлись по своим комнатам. Всем было жаль Кактуса — человека одинокого и теперь уже пенсионера. Правда, они частенько обижались на Кактуса за его придирчивость, вспыльчивый нрав и пристрастие к поучениям. Особое внимание Кактус обращал на детей, и дети любили Кактуса. Его холостяцкая комната, запретная для взрослых, всегда была открыта для малышей.

— Ну, что у тебя с математикой? — спрашивал Николай Сергеевич Петьку — сына Марин Степановны, той, чей велосипед поставлен был на дороге.

— А ну ее! — Петька махнул рукой около уха (это был любимый Петькин жест). — Пару схватил. Вышел я решать пятьсот четвертую, ну, решил. С ответом сошлось. А она посмотрела и говорит: «Подогнал под ответ. Такого решения быть не может». Как это не может, если все сошлось!

— А ну-ка, дай-ка задачник, — Кактус долго изучал условие задачи, грызя карандаш. — Без сомнения, это сложные проценты.

— Сложные, — поддакивал Петька, трогая разложенные на столе марки.

— Ну-с, — Кактус бросил карандаш на раскрытую тетрадь, — разберем эту задачу. — Он обстоятельно и неожиданно терпеливо объяснил Петьке решение и попросил его повторить.

— А эти нам задали на завтра. — Петька заискивающе подвинул задачник. Кактус внимательно прочел и закрыл учебник.

— Не получится, — упавшим голосом сказал Петька и отвернулся к окну.

— Обязательно получится. Когда сделаешь, покажи. — Кактус снял очки и смотрел, как Петька собирает книги.

— И еще у меня немецкий… На «футурум» упражнение дали…

. — Это ты с матерью разберешь.

— Нету ее, — Петька щелкнул замком портфеля. — На тренировки подалась. Скоро у них первенство…

— Ладно, — Кактус махнул рукой, — приноси и немецкий. Разберемся как-нибудь.

Потом он пошел на кухню, сварил суп из горохового концентрата и кашу. Садясь обедать, он снял скатерть, поставил на стол бутылку минеральной воды, солонку, прибор, Кончив с обедом, Николай Сергеевич сунул тарелки в раковину и открыл кран с горячей водой. Посуда «мылась» сама Он стоял и смотрел. Потом вынул тарелки и поставил на полку — сушиться. Двери в комнатах не запирались — люди жили вместе не один год и знали друг друга. Проходя по коридору, Николай Сергеевич услышал за дверью Федоровых жалобное мяуканье. Он заглянул. На пороге сидел серый котенок и с надеждой смотрел на человека. Николай Сергеевич вернулся на кухню, налил в блюдечко молока. Подождав, пока котенок наестся, он водворил его на место. На столе оставил записку: «Я брал ваше молоко. Если заводите животное, следует помнить, что его надо кормить».