Дни поздней осени - [14]
Сразу нырнула в лазейку. У Алексея по-прежнему жар. Схватил за руку и стал говорить:
— Ты помнишь, как это было в Эльве? Счастливое время. И ты любила меня. Я много тогда написал, мне хорошо работалось. А ты собирала грибы. Найдешь подосиновик и вскрикнешь от радости. Палочкой шарила под кустом. Да, я это помню. А купание вечером? Вода как парное молоко. Что ж ты молчишь? Нет, я тебя не виню. Ты просто меня разлюбила. Только прошу, не молчи, не молчи...
Но что я могла сказать? Он принимал меня за другую, и я не знала, что нужно сказать. Я только гладила его руку.
Потом он уснул. Я положила белье на видное место и тихо вышла.
Ночь, сейчас ночь. Интересно, что будет сниться. Давно не снился Панков. Мы с ним с первого класса учимся, так вот он и снится мне с первого класса. Никогда не была в него влюблена. Просто нравилось смотреть на его широкие плечи, а он всегда сидит впереди. Виталик удивительно чистый и тихий. От него веет домашним теплом, с ним спокойно.. Человек он весьма заурядный, но гармоничный. Все нервные, дерганые. И почему мне снится Виталик? Просто загадка.
Про Панкова пишу, а думаю о другом...
24 июня. Воскресенье
Сегодня нелегкий день. На даче полный сбор. Как всегда, обсуждалось мое будущее. Это уже традиция. Чего только не наслышалась! Занимаюсь мало, читаю мало, инструмент забросила, зарядку не делаю. В университет, разумеется, провалюсь и посрамлю дедушку.
Больше всех выступала тетя Туся:
— Деточка, мы ведь не так росли. Я окопы копала! — Сколько раз это слышала. — Не каждому человеку так много дано от рождения. Ты способная, у тебя есть все, но ведь надо стараться!
Я молча слушала. Папа подмигивал, мама смотрела печально, дедушка делал вид, что читает журнал, хотя его «рупор» в лице тети Туси продолжал вещать:
— Если тебя освободили от практики, это не значит, что надо забросить язык!
Наверху Аня каталась от хохота:
— Слушай, давай окоп выроем. Прямо в саду! Тогда она успокоится.
Ей-то что, а мне настроение испортили.
16.30. Нервничаю. Как там больной? Из дома не могу вырваться. Уже пообедали. Я пошла в свою комнату «заниматься». А занимаюсь тем, что смотрю на Черную дачу, пишу в дневник и выдумываю всякую всячину. Вдруг Алексей окажется необыкновенной личностью! Он спрятался ото всех, у него несчастье, разлад с любимой. Мне нужно ему помочь. Но как?
18.00. К ужину время, а я все еще не была у больного. Дедушка приходил. Вместе смотрели альбом «Амстердам». Любопытный город, построен на топком месте. Дедушка перевел маленькую голландскую песенку:
По-русски вышло длинно и неуклюже, а на голландском дедушка прочел коротко, звонко и четко.
...20.00. Нет, не выбраться мне туда сегодня. Только за дверь, мне кричат: Маша, подай то, принеси это. Наконец сделала вид, что хочу уединиться в саду, но и тут достала меня тетя Туся. Обняла за плечи, стала объясняться:
— Ты не обижаешься, деточка? Он так любит тебя, просто души не чает. Ты уж его не огорчай. В жизни у него было немного радостей.
Я как на иголках сидела.
— У меня сердце плохое, — не переставала тетя Туся, — с ужасом думаю, как же он будет один?
Хотела спросить: почему один? Разве все мы не любим дедушку? Но промолчала.
В довершение тетя Туся и дедушка решили остаться до утра. А я-то уж думала: провожу на электричку и забегу к Алексею. Не везет.
23.00. Итак, на Черную дачу не попала. Меня не отпускали ни на шаг. Хотела ближе ко сну сбежать, да тетя Туся поместилась рядом на «еловой» террасе и наведывалась каждые десять минут: «А я тебе забыла сказать, деточка...» — и так далее.
Начала читать роман Гамсуна «Пан». Весьма поэтическая книга.
25 июня. Понедельник
Пошла за хлебом и забежала к Алексею.
Он сидел на террасе, завернувшись в плед, и читал.
— Маша! Я вас ждал. Вот плед на чердаке обнаружил. Все не так уж плохо.
— Вам лучше? — спросила я.
— Температура спала, но к вечеру снова будет. У меня сразу не проходит.
— Я вчера не могла прийти.
— Уже и не помню, что было вчера. Весь день в горячке.
— Вы что-нибудь ели?
— Признаться, и есть не хочется. Дайте корочку хлеба.
Я отломила ему свежую горбушку. Он посмотрел на меня внимательно:
— Как это странно, Маша.
— Что странно?
— Я словно вас тысячу лет знаю. И совсем не стесняюсь принять вашу заботу. Ведь когда уезжал на дачу, сказал себе: зароюсь как зверь в нору, спрячусь от всех.
— Значит, я вам помешала.
— Напротив. А потом мы так неожиданно встретились. Сначала в Москве, теперь на даче.
Вновь стала объяснять, что попала сюда случайно. Просто зашла узнать, почему дверь открыта. Глупо так объяснялась. Дача ведь не моя. При чем тут открытая дверь.
— Да я совсем не о том, — сказал он. — Когда увидел вас в белом платье... Эх, Маша, когда-нибудь объясню.
Долго я с ним разговаривать не могла, извинилась и понесла хлеб домой. Мама спросила:
— Зачем ты обгрызла буханку?
Я ответила смело:
— Это песик обгрыз.
Мама шутку не приняла, а в качестве наказания заставила меня крутить мясорубку.
Ходили купаться. Здесь резвились эти «семеро с ложкой». Бегали, возились, прыгали в воду с высокого берега. Тот симпатичный юноша на меня поглядывал. Я вдруг поймала себя на том, что в компанию эту уже не хочется. У меня сейчас странное ощущение. Существует два мира — один на Черной даче, другой вне ее. Здесь весело, шумно, солнце сияет, взлетают брызги воды. Все просто и однозначно. А там — таинственно, грустно и непонятно. Почему, например, Алексей сидел завернувшись в плед? Ведь на улице жарко. Между прочим, он не поблагодарил меня за белье, а я так старалась. Обидно.
