Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [98]

В Мацзюндане я узнал, что канцелярия нашего полка продвинулась на три версты назад.

Мы ночевали в фанзе, где помещалась канцелярия, казначей и делопроизводитель.

17 ноября. Мы выступили в семь часов утра, солнце показалось из-за гор к восьми часам. В одиннадцать пришли в Фушун. От коменданта узнал, что Главная квартира находилась в тридцати пяти верстах от Фушуна, на фушунской железнодорожной ветке.

Вьюки не поспевали за мною; в одной деревне, где была расположена рота, работавшая по проложению шоссе вдоль линии железной дороги, пришлось остановиться, потому что вьюки отстали далеко, и я боялся их потерять, вследствие того, что отсюда дорога сворачивала в сторону, на проселок.

Солнце уже садилось, а до ставки главнокомандующего оставалось еще восемнадцать верст, т. е. три часа ходу. Если бы не опаздывали вьюки, мы были бы там не слишком поздно, но теперь я опасался прийти на место, когда все уже будут спать, поэтому я принял предложение ротного командира переночевать у него.

18 ноября. В десять часов утра мы подошли к поезду главнокомандующего у деревни Чансямутунь. Его адъютант, князь Урусов, передал мне, что он недавно видел мою жену и что она здорова, — у меня гора с плеч свалилась.

Урусов и Кнорринг удерживали меня завтракать у главнокомандующего, но я отказался, не имея во что переодеться; в рваной теплушке с истрепанными и почерневшими погонами нельзя было показываться в нарядном обществе.

Часть IV

У генерал-адъютанта Мищенко

Отряд генерал-адъютанта Мищенко стоял в деревне Моцзятуне, в двух с половиною верстах от штаб-квартиры главнокомандующего.

Я остановился обедать в одной деревне по пути, не зная, какой меня ожидает прием на новом месте служения.

В Моцзятуне я застал сонное царство — все отдыхали после обеда.

Начальник штаба дивизии, подполковник Мандрыка, ничего обо мне не слыхал; он предложил мне представиться генералу Мищенко, только что вернувшемуся из заседания Георгиевской думы[109] у главнокомандующего.

Генерал принял меня приветливо и сказал, что ему было известно о моем прикомандировании к 1-му Верхнеудинскому полку.

Командующий Верхнеудинским полком, полковник Левенгоф, бывший конно-гренадер, помещался в одной фанзе с шестью офицерами полка, между которыми был симпатичный заведующий хозяйством, забайкалец, войсковой старшина Ловцов, брат нашего командира 3-й сотни; адъютант, донец, сотник Дмитров; казначей, забайкалец, подъесаул Лоншаков, войсковой старшина Куклин, тоже забайкалец, как и большинство офицеров бригады, в составе 1-го Верхнеудинского и 1-го Читинского полков.

Ловцов любезно предложил мне поместиться тоже здесь, но я рассчитывал найти отдельную фанзу и поэтому отказался; вестовые же, лошади мои и мулы были приняты на довольствие в штаб полка. Я пошел распорядиться, чтобы развьючили мулов; в это время вернулся Андрей и сказал, что он обошел всю деревню и нигде свободной фанзы не нашел. К моему счастью, я встретил полковника Плаутина, предложившего мне занять освободившееся в его фанзе место батюшки, уехавшего на время из Моцзятуня.

Фанза Плаутина была небольшая; кроме него и батюшки, которого я занимал место, был еще отрядный доктор Бекорецкий. Вечером Плаутин пригласил меня ужинать в собрание штаба конного отряда. Я сидел рядом с генералом Мищенко. Разговор коснулся военных действий последних дней на нашем крайнем левом фланге. Меня спросили, какого я был мнения о генерале Ренненкампфе, и я вполне искренно ответил, что считал его беззаветно храбрым и очень талантливым кавалерийским генералом.

19 ноября. Знакомлюсь с офицерами Верхнеудинского полка за обедом в полковом собрании. Приятно было сидеть за общим столом, с полным прибором у каждого. Кушанья готовил повар-китаец, вероятно, на китайский манер, подавая несколько разных блюд, преимущественно мясных, до супа — в виде закуски. Водка была общая, а вино требовалось по записям на каждого отдельно. Кроме заведующего собранием, освобожденного от дежурств и внутренней службы полка, никто не был озабочен о том, чем питаться. Хорош был заведенный порядок, и жаль, что он не существовал в полках второй очереди. Однако, припоминая прежнюю жизнь в Нерчинском полку, встали передо мною образы товарищей, с которыми я сроднился, и думалось мне, что я не оставил о себе дурной памяти. А здесь я себя чувствовал чужим, и, хотя все были вежливы, а некоторые даже приветливы, мне казалось, что я не нравился, и ко мне относились недружелюбно.

Вечером заехал ко мне Заботкин, по дороге из Мукдена обратно в полк. Я его представил командующему полком и офицерам в полковом собрании, где он с нами ужинал. Генерал Мищенко, знавший Заботкина еще в Китайскую кампанию, пригласил его к себе поговорить. Он ночевал у Плаутина, который был с ним одного выпуска.

20 ноября. Я проводил Заботкина до деревни Чансямутунь, куда он ездил за какой-то справкой перед возвращением в полк.

Получил предписание вести завтра в восемь часов утра квартирьеров для выбора нового расположения конного отряда в составе: двух забайкальских, двух уральских полков, 4-го и 5-го, Дагестанского и Терско-Кубанского полков, четырех конных батарей и парка. От каждой части высылалось по полусотне, от батарей — по двадцати человек. Квартирьеры должны были привести фанзы в порядок и заготовить фуража на месяц, а если можно, то и больше.