Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - [96]

Мы остановились за выступавшим мысом кряжа. Командующий полком послал казака за 2-й сотней, так как не было более надобности прикрывать батарею, остававшуюся в тылу, но князь Меликов прислал только один взвод под командой хорунжего Крылевского, найдя невозможным оставить батарею без прикрытия.

Мы взлезли на гребень высоты, чтобы избрать позицию для стрелков; в это время падавший мокрый снег обратился в настоящую пургу, как называют метель в Сибири. Войсковой старшина Трухин и я спустились немного ниже, под защиту отвесной скалы, и присели, завернувшись в бурки. Мы вдруг услышали над головой шипение снаряда; он пролетел между нами на расстоянии аршина, ударился внизу около стоявшего с нашими лошадьми трубача и разорвался, не задев ни его, ни лошадей. Вторая граната пролетела немного выше, и еще две разорвались у ханшинного завода.

Мы недоумевали, отчего японцы, у которых не было обнаружено артиллерии против нашего левого фланга, вздумали теперь обстреливать этот кряж; не потому ли, что к ним сейчас были подвезены орудия, и они открыли огонь по месту, откуда утром стреляла наша батарея?

Наступал вечер, перестрелка понемногу ослабевала, а пурга усиливалась. Трухин сказал мне: «Поезжайте с Богом домой, отогреетесь, а я приеду потом, и вы тогда меня замените». Я был рад уехать, потому что у меня не было ничего теплого, кроме шведской куртки на прозрачном барашке, тогда как сибиряки и забайкальцы уже обзавелись теплыми тулупами.

Я проехал в деревню Чинхэчен, где находились мои вьюки, напился чаю, отогрелся и ждал приказания выехать на позицию, но оказалось, что всем сотням было приказано отойти назад к ханшинному заводу, куда раньше вернулся Трухин.

13 ноября. Наши сотни стали позади ханшинного завода, составляя подвижной резерв.

Я выехал вперед на середину долины, чтобы снять кроки главной и передовой позиций. Когда я слез с лошади и собирался ее привязать к дереву, кругом меня пули стали летать так густо, что [было] несомненно, — стреляли прицельно в меня. Оглянувши сопки впереди, я более не видел на них наших цепей и только тогда догадался, что неприятель завладел нашей позицией и оттуда посылал мне гостинцы. Мигом я вскочил на лошадь и задал «удирайла» под пачечным огнем японцев. Добравшись благополучно за мыс, который вчера обстреливался гранатами, я там застал роту Чембарского полка, а другая рота занимала гребень высот. Кроки пришлось продолжать со стороны, откуда не была видна главная позиция; но я его дополнил, пройдя пешком, без лошади, вдоль берега речки, не обратив на себя внимания японцев.

Возвращаясь в полк, я встретил генерала Ренненкампфа, шедшего пешком на гору, где стояла наша горная батарея. Он рассказал мне, что вчера он видел оттуда, как выезжала на позицию японская шестиорудийная батарея — лихо, в порядке, как на учении; она только не довольно скоро снималась с передков и наводила орудия, чем воспользовалась наша батарея и засыпала ее снарядами прежде, чем она успела дать выстрел, — японцы скрылись, оставив на месте двенадцать тел. Также удачно было отбито ночное нападение на наш правый фланг: японцы потеряли более трехсот человек; тела убитых до сих пор не были убраны.

От конного отряда высылались в разные стороны небольшие разъезды, остальные зябли на снегу и ждали с нетерпением ночи, чтобы вернуться в фанзы. Для развлечения ходили смотреть на перестрелку между нашими пехотными цепями и неприятелем. Все попытки последнего атаковать наши позиции по эту сторону долины окончились неудачею.

14 ноября. С утра сотни стали опять на прежнее место в подвижном резерве.

С передовой позиции было сообщено, что две роты японцев спустились с сопок в деревушку под горою, занятою третьего дня нашей передовой цепью. Конно-горной батарее было предложено сбить их оттуда. Она была поставлена на высоте нашего бивака, за ханшинным заводом, у подножия хребта, на который поднялся ротмистр Созонтович. Сверху он ясно видел японцев, хозяйничавших в деревне. Расстояние было определено менее двух верст. Батарея скоро пристрелялась, и снаряды стали падать между фанзами. Скоро они загорелись, а японцы побежали в беспорядке назад, к своим окопам. Там и по всей линии японцы проявляли особую деятельность, совсем им непривычную: части проходили на виду из одного окопа в другой; несмотря на беспрерывную стрельбу с наших позиций, в разных местах показывались люди во весь рост. Это, очевидно, делалось напоказ, но зачем?

От подполковника Деникина я получил предложение явиться к нему на передовую позицию немедленно. Там уже находились Трухин и командир Чембарского пехотного полка.

Деникин нашел разгадку усиленной деятельности неприятеля: он полагал, что японцы отошли, а что перед нами только редкие цепи, старавшиеся ввести нас в заблуждение. Это весьма вероятно.

Мы были приглашены, чтобы высказать свое мнение относительно предполагавшейся атаки передовых позиций, уступленных неприятелю в ночь с 12 на 13 ноября. Чтобы нести меньше потерь, было решено перейти в наступление, когда стемнеет, а именно в шесть часов вечера. Командиры полков молчали, тем выражая свое согласие, но я возразил, что для временного успеха предпочтительна длинная ночь, под покровом которой можно было бы исполнить задачу и вернуться, но другое дело, когда нужно занять и удержать отбитую у неприятеля позицию, тогда нужна ночь короткая: после нервного возбуждения ночного боя желательно, чтобы люди были приведены в порядок, занятая позиция обращена в оборонительное состояние на случай перехода в наступление неприятеля, нужно успокоение людей, а это возможно только при дневном свете. Каково будет настроение солдат, ожидающих возможного нападения в течение одиннадцати часов ночного времени, притом солдат резервного полка, не бывшего раньше в делах?